Я заметил, что мои движения замедляются. На часах было одиннадцать.
Затем пошел черепаховый бульон (вкусный) под экспериментальную «Катюшу». Пили змеиную кровь с тростниковым пивом (невкусно). Слева было медлительное ползание дамы по кровати с намеком на что-то из «Кама-сутры» для начинающих.
Жена зевнула. Я тоже. Потому что это заразное.
Снизу, с первого этажа ресторана, раздавался всё нарастающий шум. Это разгоралась местная плебейская встреча Нового Года. Там хохотали, орали какие-то местные глупости и танцевали под Бритни Спирс. Одиннадцать двадцать.
Нам дали ежей, балийский хип-хоп джаз, танец пальцев, виски и дуриан.
— Ёжики, — сказала задумчиво жена и опять зевнула.
— Да, — сказал я. — Ёжики-пыжики. — И тоже зевнул. Ёжиков не хотелось.
Потом был опять перерыв, какие-то этнические импровизации и «Ромео и Джульетта».
На первом этаже — конкретно зажигали. Туса шла в полный рост. Перевернулась пара столов. Танцевали под Таркана.
А на нас надели трудовые фартуки, выдали нам мюллеровские щипцы и двух лобстеров размером с молочных поросят.
Хрякокатицы, — сказала жена, покачиваясь на стуле. Это у нее вообще-то семейное — соревноваться в неологизмах.
Да, — сказал я. — Свинорак хоть куда.
И мы зевнули совместно.
Хард-блюз ввел нас в полное оцепенение. А внизу, кажется, уже кто-то качался на люстре. Одиннадцать пятьдесят. Мы обреченно ковырялись в этих членистоногих кабанах и печально думали, что Новый Год пропал.
В очередном перерыве мы переглянулись и, не говоря ни слова, встали, стыдливо потупив взоры, и вышли из зала.
А внизу творилось что-то невообразимое: несколько сотен китайцев, индонезийцев, корейцев и прочих малайцев орали, танцевали и водили веселые паровозики. Мы тут же выпили по двойному джину без тоника и подключились к паровозику. Одиннадцать пятьдесят пять.
Вообще-то ни я, ни моя супруга никогда не участвовали в паровозиках. Тем более с китайцами. Мы никогда не перекидывались мандаринами с японцами. Никогда не целовались с незнакомыми малайцами и малайками. Не участвовали в конкурсах, типа «кто кого перетолкает попой». Попой я почти насмерть перетолкал одного корейца, потому что у корейцев попы меньше, чем у россиян. Жена тоже толкалась с какой-то полинезийкой и затолкала ее в бассейн. После этого взорвались петарды и пришел Новый Год. Вся эта азиатская тусовка взревела, как брачующийся членистоногий кабан, и ринулась в бассейн. Мы купались в бассейне прямо в одежде, и я кричал «Танцы на воде, е-е-е-е!» И это было счастье. Счастье единения с массами. Причем, неважно, какой национальности. Никогда больше я так не любил жизнь, как в ту Новогоднюю ночь на Бали, одном из лучших островов планеты Земля.
А потом было утро. И неторопливое купание в теплом океане. И упорное неузнавание корейца, которого перетолкал попой, и малайки, с которой целовался взасос на глазах изумленных малайцев. И пагоды, и джунгли, и воркование бамбука.
Я вот что хочу сказать: Новый Год — праздник особый. Народный. Помните, что было сказано о декабристах? «Страшно далеки были они от народа». И ничего хорошего у них не получилось. Не надо отрываться от масс. В Новый Год надо качаться на люстре на Мальдивах, толкаться попами в Таиланде и водить паровозики в Малайзии.
А аристократов из себя потом будем корчить, когда проспимся.
Я ёжик, я упал в Ганг
Странности начались уже с Шереметьева. Это была ещё не мистика, скорее, что-то вроде вкрадчивого, но настойчивого вплетания сна в явь.
Во-первых, рейс «Москва-Дели» не задерживался ни на минуту. Что само по себе настораживает. Утреннее субботнее Шереметьево чем-то неуловимо напоминало не слишком рентабельный «Рамстор» где-нибудь на окраине Стамбула. Краснолицее славянство в трениках, дремлющая чернокожая интеллигенция в неизменных белых носках, бодрые в любое время суток монголоиды с тюками…
В кафе «Робинзон» — только бутерброды с сыром. Я попросил слойку с яблоком.
— Слойки с яблоком — с 12.20, - ответила девушка в многообещающем декольте. И крайне неэротично зевнула.
Почему с 12.20?..
Я сидел в «Робинзоне», пил экспрессо, ел сыр и думал про Индию. Я уже давно хотел в Индию. Прочитал кучу литературы, даже слегка освоил алфавит деванагари. Деванагари снился. Почему-то путаясь начертаниями с решеткой петербургского Летнего Сада. В сущности, по-настоящему мне всегда были интересны только три народа: русские, китайцы и индусы. Европейцы (это моё личное и, конечно же, неверное мнение) уже окончательно отработали ресурс своей загадочности. О нас — молчу. Посещение Китая в своё время оставило у меня безнадёжное впечатление Марса. А вот Индия…
Кто-то очень неплохо сказал примерно так: Россия — это подсознание Европы, Индия — это подсознание России. Я согласен с писателем. Один мой знакомый индолог напутствовал меня перед поездкой: