Расщепление (СИ)

Жужжащий сегодня особенно яростно офис встретил меня простреливающими мозг телефонными звонками, немыслимо громко разговаривающими коллегами, а ближе к обеду добил невозможно отвратительным запахом булочки с корицей.

"Что б вы подавились этой булочкой", -- думал я, адресуя свое пожелание неизвестному гурману и почти задыхаясь от приторно-сладкого запаха.

Добавить другие нелестные пожеланиями я не успел: зазвонил мой телефон, не рабочий -- мобильный.

-- Алло, -- пробормотал я.

-- Привет, это...

Я увидел, как кожа на моей руке покрылась ордой огромных мурашек.

-- ...Леха.

Я молчу. Мурашки на руке шебутятся, толкаются и меняются местами.

-- Срочно нужно поговорить, -- безапелляционно раздается в трубке, -- приезжай на... -- и он назвал станцию метро.

Человеческие качества, каковые меня бесят больше всего, -- это беспардонная наглость и наплевательство на интересы других (особенно на мои), как случилось в эту минуту. Леху -- или то, что казалось Лехой -- совсем не интересовало, могу ли я приехать, хочу ли в конце концов, -- приезжай и все.

-- Нет, -- ответил я и отключился.

Если краткость -- сестра таланта, то сейчас я стоял на пороге гениальности.

Возмущение, моментально взбурлившее во мне, не только изгнало орды мурашек, но и свершило долгожданное чудо -- головная боль вдруг ушла и мне сразу похорошело. В один миг солнышко за окном стало маняще желанным, офисные разговоры и трезвон телефонных аппаратов напрягать перестали и даже запах булочки с корицей, хоть еще раздражал, но ощущался не настолько гадким. Потому-то на следующий звонок я ответил уже с улыбкой, хотя знал -- звонит все он же, настырный живой или нет Леха.

-- Слушаю, -- громче, чем нужно, сказал я.

-- Владимир, нам правда срочно нужно поговорить...

-- О как. Прям срочно-срочно? -- Сарказм в моем голосе просто зашкаливал. -- У вас в загробном мире все делается в авральном режиме?

-- Я не умирал, -- едва слышно раздалось в телефоне.

-- Да ты-ы что-о-о... -- усмехнувшись, протянул я, почему-то в эту секунду ощущая легкое дуновение сострадания.

-- Я все объясню, -- сказал Леха уже чуть громче, -- пойми, это очень важно, для всех.

-- Всех? -- воскликнул я так громко, что на меня стали оглядываться. -- И сколько их, этих -- всех? -- добавил я уже тише.

-- Тут все не так просто... я объясню, -- голос на той стороне вновь стал чуть слышным, а я опять почувствовал, что внутри меня нарастает сочувствие. Мне хотелось съязвить, посмеяться, но ощущение страдания и боли с другой стороны телефона сдержало меня.

-- Сейчас не могу, правда, -- примирительно ответил я, успев назвать себя дураком, -- встреча через двадцать минут и до вечера. Так что лишь после работы. Давай в районе восьми?

Несколько секунд Леха подумал и сказал:

-- Я перезвоню через пару минут, хорошо?

-- Договорились.

Леха не перезвонил, он прислал сообщение: "В 21:30 в парке таком-то... Налево от центрального входа, метров через триста живая изгородь, за ней три каштана и лавочка под ними. Устроит?"

Меня слегка смутила подобная его осведомленность о парке рядом с моим домом, в котором, к слову сказать, за последние три года я ни разу не был, и тем не менее я тут же ответил: "Да".

Если бы я мог предположить, чем закончится вечерняя прогулка, интересно, я так же скоро согласился бы на нее или все же задумался хотя бы на секунду?

ГЛАВА 14,

в которой неожиданная встреча заканчивается совсем неожиданно

Воспоминания о вечере того дня посещают меня часто, и каждый раз первое, что воскрешает память -- косые лучи заходящего солнца. Я вижу, как они проходят сквозь листву каштанов, такие неестественно материальные, объемно-желтые с оранжевым отливом, такие ощутимо теплые и не по-земному трепещущие.

Затем в воздухе, пронизываемом этими лучами, появляются местечковые завихрения. Секунда, другая -- завихрения начинают сгущаться, темнеть и принимают полупрозрачные и причудливые формы человеко-амеб, такие меняющиеся и перетекающие. Происходящее очень похоже на галлюцинацию, на всполохи воспаленного сознания, но один штрих добавляет ему вещественную четкость. Небольшой штрих, наделяющий почти жизнью те самые сгустки, плавающие в сиропе солнечного света -- глаза. Черные клубочки, по два в каждом из парящих объектов -- глаза, изливающие укольчатую, пронзающую дыхание ярость.

Медленно, не спеша (время еще позволяло), в задумчивости я шел по асфальтированной дорожке парка.

В очередной раз, пятый или шестой за сегодня, я спрашивал сам себя: "Зачем оно мне? Зачем мне все это надо"?

То, что случилось помимо моей воли и в чем я слегка поучаствовал, понятно: ключевым здесь является именно -- помимо моей воли. Но сейчас-то зачем я пытаюсь усугубить ситуацию и осознанно совершаю движение в сторону непонятного? "Почему бы попросту не забыть все те странности, -- спрашивал я себя, -- не отмахнуться от них?" Вопросы, вопросы, вопросы -- а где же ответы? Не знаю.