Рассекающий поле

Весной девяносто третьего он уехал в Новороссийск и на некоторое время был потерян. Его искали, супруга делала запросы. Через восемь месяцев он объявился на три дня в городе. Он успел за это время многим и многое пообещать, но себе он уже не принадлежал. Люди, знавшие его по первому браку, говорили, что он обезумел. Сева тоже так думал.

Семейная драма выживания мимо Севы пройти не могла. Он стал просто помогать матери. Учиться так, чтобы мама не заглядывала в дневник, ходить к ней на работу. А летом он вышел с маской на берег залива, потому что раков можно было продавать.

Продавать ходил на небольшой рынок на «тридцатнике» – улице 30 лет Победы. Зона небольшого рынка была огорожена, но бульвар перед ним был тоже торговым. Павел ставил свою сумку рядом с бордюром и раскрывал ее. Членистоногие начинали прилюдно копошиться. Слушая этот мокрое потрескивание, Сева недоумевал, как эти твари могут вызывать аппетит.

Поначалу не везло – то раков забрали менты, несколько раз они передохли на солнце, то удавалось продать два десятка крупных, а три десятка мелочи хоть выбрасывай – никто даже не смотрит. То станешь не туда, и какие-то бабки начинают теснить. То проторгуешься, попав на покупателя, который приходит на рынок в поисках простоватых торгашей – дачников и колхозников.

Колхозниками называли тех, кто ездил наниматься в колхозы на уборку урожаев, а затем приходил на рынок торговать заработанным натурпродуктом. Продать его нужно было как можно быстрее – чтобы не испортился товарный вид неизбежно подмятых в битком набитом автобусе яблок, полежавшей на солнце вишни. Колхозники подтягивались на рынок часам к пяти-шести и брали его в оцепление, становясь где-то по окраинам – с территории самого рынка их гнали как нахлебников, которые не платят за место и сбивают всем цену.

Сева и сам стал профессиональным колхозником. Он вез домой лук, капусту, вишню, сливу, виноград, кукурузу, огурцы, морковку, кабачки, патиссоны, абрикосы. Он насмотрелся на приказчиков, часто женщин, которые устанавливали нереальные трудовые нормы, на бригадиров, у которых вообще никто не работал – люди сразу начинали набивать свои сумки. А прошлым летом Сева оказался в тайном сообществе людей, которые ездили собирать смородину на заброшенные поля. В первый раз его отвела туда маленькая пугливая бабушка Груня, которая жила с Калабуховыми на одном этаже. Нужно было поехать в Лагутники первым автобусом, пройти через всю деревню, зайти за заброшенную ферму, откуда по тропинке выйти на дорогу, идущую через дубовый лес. По ней три километра хода до разросшихся садов смородины, из которой получается замечательное варенье и которой всегда не так-то много на базаре. Рабочий день с семи утра до четырех вечера – за это время Сева собирал пятилитровое ведро. Работать нужно было тихо. Иногда здесь проезжал на лошади лесник. Этот человек как бы охранял плоды, которые некому собирать. Встреча обходилась в баночку-семисотку – собрать ее равносильно тому, чтобы собрать большое ведро вишни, поэтому от лесника бегали. Зайдя в кусты, Сева чаще всего уже больше не встречал людей. Монотонные движения накладывались друг на друга. Разреженное время, которое каждый миг тянется долго и однообразно, спрессовывалось так, что по прошествии дня от него не оставалось воспоминаний, кроме стоящих перед глазами черных ягод, преследующих своими прелестями весь остаток суток. Засыпая вечерами, Сева подолгу разглядывал кусты смородины, которые росли в его сознании уже сами по себе.

Когда удалось наладить промысел раков, Сева стал ездить в колхозы реже – в основном тогда, когда мама просила огурцов на засолку или абрикосов на варенье. А в общем у него было теперь свое, более выгодное дело, которое к тому же не каждому дается.

2

Начало одиннадцатого, солнце еще не успело раскалить землю, а земля – воздух. Скидывая футболку, Сева поежился, предвкушая воду. Вынув из сумки маску, двинулся к воде, узнавая побережье босыми ступнями. С моста, по которому он только что проехал, можно было разглядеть рисунок на его просторных семейных трусах – немаловажном атрибуте раколова.

Сева вошел в мутную воду. Она была недружелюбной. Она была для существ с холодной кровью. Он станет таким существом, но потом, ближе к обеду, когда вода будет казаться теплой. Проходя эту процедуру ежедневно, Сева уже не терял времени на церемонию входа. Он заходил тем же шагом, каким шел по земле, не вздрогнул, когда холод коснулся мошонки, и остановился лишь для того, чтобы набрать в маску воды. Чтобы стекло не запотевало, его нужно смочить изнутри, затем плюнуть на мокрую поверхность и растереть. Он натянул зеленую резину на сухие волосы и разучился дышать носом. Легко и много вдохнув, нырнул в темный мир залива.