Рассекающий поле

«Теракт», «террорист» – это были какие-то новые слова. В них был какой-то новый смысл, который не был до тех пор проговорен с такой внятностью. Террорист действует в отношении мирной жизни. Это она – его враг. И мы не знаем, кто он. И каждый выпуск новостей нас приучает к мысли, что врагом может оказаться кто угодно, что никто не защищен в необъявленной войне с миром. И вот это ощущение реальной незащищенности как будто выводило на первый план те мои заветные мысли, которые еще вчера мне самому иногда казались капризом небитого человека, бунтующего под мирным небом.

Я пошел к Павлику. У него заседал целый штаб – отец Дмитрий Николаевич с благородной аристократической сединой, большеглазый муж сестры Славик с объемом бицепса в сорок три сантиметра, сам худощавый сутулый Павлик с отросшими усиками, тревожно молчащие женщины. Этот дом быстро самоорганизовался, потому что в нем был смотрящий. В Ростове в старых домах такими людьми становились опытные, часто посидевшие авторитетные люди, знающие понятия. А этот город был слишком молод для того, чтобы авторитеты могли держаться на репутации. Силой были бандиты, менты и сотрудники частных охранных предприятий, состоявшие из тех и других. Официально милиция была очень слаба, она ничего не могла сделать, но там оставалась взаимовыручка, подкрепленная табельным оружием. Один такой скромный капитан, ездивший на «девятке», но тренировавший будущих бойцов в школе милиции, и координировал население многоквартирного дома. Обычный гражданский дом с «крышей» – всем было ясно, что дому очень повезло. В большинстве остальных невозможно было найти желающего собрать с жильцов деньги на дверь в подъезд.

Люди приняли решение дежурить возле подъездов, дежурить под двое. Смена караула – в четыре утра.

– Заметили – ни одного чурки сегодня на улице нет, – хохотнул Славик, – попрятались черножопые.

– Там вообще никого нет, – заметил я.

– Слава, не матерись! – одернула сестра.

– Тут с утра местная братва уже поорудовала. У нас же кто здесь самые организованные структуры? Правильно. Так вот, сегодня они занялись наведением общественного порядка, оказывают посильную помощь правоохранительным органам – но, конечно, своими методами. Всех левых фраеров, незнакомых чучмеков – в багажники и в лесополосы. Ты знаешь, сколько их сегодня из города вывезли?

– Откуда знаешь?

– Знающие люди сказали.

– Это те, которые сидят дома и телевизоры смотрят? Там сейчас много интересного.

– Да мать-перемать! Если бы Великую Отечественную войну по телевизору показывали, мы бы ее не выиграли!

– Слава, не матерись!

– Но нас же не мать-перемать. Сейчас время выкапывать обрезы. На улице поинтереснее будет.

– То братвы боялись, теперь друг друга будем бояться.

– Вам только дай повод! – всплеснула руками мама Павлика.

– Вообще-то, мама, повод такой – нормальный, – как-то неожиданно сформулировал сам Павлик.

– А как они смотрят на нас! Иногда же просто выводит! – Славик как будто набрел на богатую жилу и стал ее быстро разрабатывать. – Месяц назад я сижу после работы с товарищем, взяли по бокалу пива. Заходят двое вразвалку. Они на меня сразу – зырк. А я уже под мухой и говорю ему сразу: а ну иди сюда. Он так же вальяжно подходит. Ты, говорю, вообще знаешь, где находишься? Он мне: чё ты хочешь? Я говорю: повторяю вопрос: ты знаешь, где находишься? Знаю, отвечает. А я думаю, что нет, отвечаю. Ты находишься, говорю, в российском городе, я повторяю: городе. А так смотреть, как ты на людей смотришь, будешь у себя в деревне, ты меня понял? Как смотреть, спрашивает. Отвечаю: как на говно. Ты мне что, хочешь сказать, что я похож на говно? Нет, говорит. А я, может быть, и похож на говно, продолжаю я, но скажи мне, говорю, брат, ты, мать-перемать, кто такой, чтобы судить, говно я или нет?! Ты кто тут такой?! И – бокал об стену. И клянусь, я бы их убил, если бы хоть кто-то дернулся. Но они же сразу секут: а-а, братан, без обид… Не будет, говорю, никаких обид, если ты будешь помнить, где находишься.

– Правильно сказал, они вообще берегов не видят.

– Только вот дом, возможно, взорвали такие же, как мы с вами, – сказал я.

И на минуту повисло молчание. Он смотрел на меня, и как будто что-то у него не сходилось. Вроде башка почти бритая, на вид серьезный человек, а говорит, как будто и не он.

– Не такие же, – наконец сердито выдавил Славик.

– А как отличишь?

– По роже.

– Вот именно. А рожа может быть любой. А в башку им вообще никогда никто не заглядывал, – я чего-то завелся. – И не только им, но и мне! Ты знаешь, что у меня в башке? Что там за решения вызревают? Никто этого не знает и знать не хочет. А все принципиальные решения принимаются там. И что-то в некоторых головах, похоже, пошло не так.

– Какие-то наивные рассуждения, Сева, – почти ласково сказал Славик. – Ты, наверное, не совсем понимаешь, что такое организованная преступность. Там нет таких рассуждений.