Рассеянная жизнь

Поль вспомнила, как её однажды накрыло такое же совмещение реальности. Тогда она была ещё гостьей, но уже имела в виду переезд, и потому решила проверить, каково в Тель-Авиве в самую макушку июля, когда в тени чуть за тридцать, а на солнце все сорок. Набрала с собой невесомых вещей, но почти ничего из московского летнего не годилось для здешнего расплавленного воздуха. Удобнее всего оказалась юбка, прожившая на тот момент больше десяти лет, из тонкой ткани с ярким цветочным рисунком, с безразмерным поясом и потому подходящая к повзрослевшей талии. Полотнище юбки потихоньку начало ветшать и рваться, но краски не потускнели.

И однажды, когда Поль шла в этих обносках с рынка, с дерева на неё медленно спланировал цветок франжипани, белая звёздочка с желтой серединкой, гавайская красотка, прижившаяся в Тель-Авиве. Она задела подол, и Поль вдруг поняла, что абстрактные цветочки на ткани, это именно она, франжипани, а конкретно — плюмерия тупая (ничего личного, Pluméria obtúsa). И Поль на всякий случай прислонилась к выбеленной стене, потому что это же какой-то бред кислотный: орнамент перестаёт быть плоским, выдёргивает тебя из прохладной северной юности в субтропическую зрелость и швыряет прямо посреди дороги под солнце, какого ты в жизни не видала.

В детстве она накрепко запомнила, что розовый Париж, сказочный Восток и бескрайний Нью-Йорк, конечно, существуют, но не для неё. Невозможность, которую даже хотеть глупо, и она не хотела. И когда выросла, путешествовала меньше, чем люди её круга — не только из-за аэрофобии, но и потому, что в глубине души не слишком верила во всякую экзотику. И вдруг она сейчас в этом квартале, несёт в правой руке стакан рыжего сока, который белокожий апельсиновый мальчик выжимает дешевле, чем все прочие; а в левой у неё пакет с горячими булочками, неприветливый колючий сабра даёт их три на десять. Идёт себе в дырявой цветастой одежде, и могла ли она десять или двадцать лет назад предположить всё это? Не могла, да и не хотела ничего такого для себя, ей тогда нужно было только любви, от того или от этого, всех имён уже не вспомнить.

* * *

На вечер Поль имела большие планы, поэтому сосредоточилась на выборе одежды.

Несмотря на тесноту, в квартире была гардеробная — небольшой закуток с кронштейном от стены до стены и шкафчиком, куда помещалась обувь и бельё, а тряпки не по сезону хранились в двух чемоданах. Поль сгребла с вешалок ворох вещей и разложила на кровати. Из очевидно подходящего имелось пышное платье в деликатных черепах и розочках, купленное в гамбургском секс-шопе, но сшитое почтенной британской фирмой, которая обслуживает лондонских фриков. Камзол, корсет, тельняшка и широкие чёрные штаны. Типичный продукт Desigual — нехитро скроенное платье до пят, на заду стеклярусом вышита приветливая японка. И по мелочи: широкие пояса, заячьи ушки, радужное боа, синтетические парики. Стоило дожить до седеющих корней, чтобы узнать, что розовое каре тебе к лицу. На ближайшую неделю эта самая актуальная одежда для Тель-Авива — в город вошёл Пурим, милый дурацкий праздник, более всего похожий на венецианский карнавал, насколько вообще восточный приморский городок мог скопировать пышную европейскую традицию.

Дети ходили в школу в костюмах, взрослые не отставали, хотя в среднем почти ничего особенного — чаще всего мужчины наряжались женщинами, а приличные женщины шлюхами. Кем наряжались шлюхи, Поль не знала, но по обилию монашек обоего пола кое-что подозревала.

На улицах бродило много ангелов, индейцев и пиратов, но в главные дни больших гуляний встречались истинные шедевры. Костюм использованной прокладки и муниципального велосипеда; член со сперматозоидами (отличное решение для папы с двумя детьми) и девочка-Иисус с мужем, видимо, Иудой, потому что свой огромный крест она волокла на плечах сама; целый выводок балетных лебедей с длинными волосатыми ногами — решение банальное, но всегда неотразимое, тель-авивские мужчины чем обнажённее, тем прекраснее.