Рассечение Стоуна

Я улыбнулся и посмотрел на часы.

– Знаешь, где его квартира? – спросил швейцар.

– Четвертый этаж?

– Четвертый. Четыре-ноль-девять.

В помещение я проник с помощью перочинного ножа и кое-каких хирургических манипуляций, которым Би-Си Ганди с готовностью обучал всякого.

В квартире была одна спальня.

В гостиной-столовой не имелось ничего, что подтвердило бы ее статус. Большой рабочий стол вроде рабочего места чертежника и два стола по бокам образовывали в плане букву «П». На боковых столах аккуратными стопками лежали бумаги. Три стены занимали полки, забитые книгами и бумагами. Они были задуманы не для того, чтобы радовать глаз, а чтоб было удобно.

Кофейник на кухне зарос пылью. Плитой, похоже, никогда не пользовались. На тостере закаменели крошки. В холодильнике я увидел пакет апельсинового сока, брусок масла и полбуханки хлеба.

В спальне было темно, шторы задернуты. Ни книг, ни бумаг. Только армейская койка с тщательно свернутым в ногах одеялом, словно хозяин собирался расположиться бивуаком на одну ночь.

Над электрическим камином – фото в рамке. Техника двадцатых годов (аэрограф?) придала коже матери и сына необычайную белизну. Поза традиционная – мадонна с младенцем, мальчику года три, он приник к груди женщины – по всей видимости, моей бабушки. О ее существовании я, признаться, совершенно забыл.

На камине стеклянный цилиндр с темной жидкостью. Осмотр показал, что в ней плавает человеческий палец.

А ведь я явился, чтобы… причинить ущерб.

Фото заставило меня изменить намерения.

Я открыл все дверцы кухонных шкафов, распахнул дверцу плиты, холодильник. Откупорил пакет с соком. Отворил дверцы шкафчиков в ванной. Снял колпачки с зубной пасты, шампуня, кондиционера и аккуратно поставил их в ряд. Открыл все, у чего имелись крышки. Распахнул гардероб, дверцы книжных полок, растворил окна.

В центре стола я положил закладку, заполненную сестрой Мэри Джозеф Прейз.

19 сентября 1954 года.

Второе издание. Бандероль прибыла на мое имя. Но я уверена, что издатель имел в виду тебя. Поздравляю. Прилагаю мое письмо к тебе. Прочти немедленно.

СМДП.

Я был уверен: письмо, о котором упоминала мама, у него. Я спросил себя: ну вот, ты в его квартире, и где письмо? О чем в нем говорится? Устроить обыск? Нет, все испорчу.

Я выловил из формалина палец и положил на стол рядом с закладкой. Оценил картину и передумал. Уложил палец обратно в банку и забрал с собой.

Уходя, входную дверь я оставил открытой.

Глава седьмая. Начни сначала

Через две недели, в воскресенье, в мою дверь постучали. Мы как раз разгромили наших главных соперников из Кони-Айленда и завоевали Межбольничный Трофей по крикету. Нестор взял шесть калиток за двадцать пять пробежек, из них четыре благодаря мне. Победу отмечали у Би-Си Ганди, но я улизнул рано, собираясь отдохнуть: ныли пальцы и стреляло в коленях.

– Входите, – ответил я на стук.

Он вошел в темную комнату, озираясь. Поначалу он меня не заметил, свет из-под двери ванной сбил его с толку. Потом его взгляд упал на занавешенное окно. Оглянувшись, он увидел меня. Я сидел на кровати.

Человек, шагнувший в свое прошлое, прикрыл за собой дверь и замер.

Я ждал. Уплывали секунды, а незваный гость не проронил ни слова. Разыскал меня, выследил – и теперь молчит. Может, он обратил на меня внимание еще в операционной, когда заглядывал мне через плечо? Может, когда я отвечал на его вопрос в аудитории, ему бросилось в глаза, как я похож на маму или на него самого? До чего, наверное, странно встретить на конференции по заболеваемости и смертности собственного сына, которого никогда не видел. В этом свете само название конференции приобретает новое значение.

– Присаживайтесь, – предложил я. Свет я включать не стал.

К стоящему у кровати стулу он бросился, точно слепой, который скорее налетит на что-нибудь, чем промедлит или попросит о помощи. На сиденье он прямо-таки рухнул.

Мое лицо он вряд ли отчетливо видел. Я неотрывно смотрел на него. Когда его глаза привыкли к темноте, он оглядел мое жилище. Вещей у меня было побольше, чем у него. Не считая, конечно, книг. Взгляд его задержался на картинке с «Экстазом Святой Терезы» – он, конечно, сразу уразумел, откуда она. Ах да, еще и палец в банке. Ошибки быть не может, попал куда надо.

Минуты летели. Было десять вечера.

– Не возражаешь, если я закурю? – наконец спросил он.

– Ты же не куришь. – В его квартире табаком не пахло. Только им. И я снова чувствовал этот запах.

– Теперь курю… А ты когда начал? Обоняние у него было отменное. Я помолчал.

– Когда приехал сюда. Без этого и стажировка – не стажировка. Валяй, кури.

Он нашарил в кармане рубашки пачку и выудил две сигареты. Мне вспомнилась лавчонка Али, единственное известное мне место, где можно было купить сигареты россыпью. В Америке они продавались только пачками или блоками.

Он протянул сигарету мне. Я уставился на нее. Он уже готов был убрать руку, когда я взял сигарету. Щелкнув зажигалкой, он подождал, пока я спущу ноги с кровати.

Пламя высветило четырехпалую ладонь. Я наклонился и прикурил.

Спасибо, отец.