Рассадник добра

— И ничего у нас не комплекс, — обиделся Май. — Просто мы считаем, что все полезное и красивое должно быть большим.

— Ага! — хмыкнула Машка. — Чтоб издалека видать было, какую замечательную вещь создали эти эльфы.

— Ну и это тоже, — без тени смущения согласился Май. — Хотя, конечно, это не самое главное.

Между тем солнце продолжало свое неторопливое движение по небу. Глазастое и любопытное, оно солидно и плавно, как и подобает крупному светилу, ползло вверх, изредка помаргивая ресницами. Наконец тень ромашки коснулась рисунка, вычерченного эльфом на земле. Май затаил дыхание и жестом велел Машке сесть рядом. Мучительно медленно темная тень поглощала табличку. Май закатил глаза и, казалось, принялся молиться, если такое понятие вообще существует у эльфов, известных своим свободолюбием и наплевательским отношением к богам. По его губам бродила мечтательная улыбка. Наверное, он и в самом деле был хорошим гадателем, раз ему так нравилось его дело. По-настоящему любить свою профессию может только отличный специалист, досконально разбирающийся в ней и не мыслящий без нее своей жизни. Некоторое время спустя эльф сложил губы трубочкой и запел-замычал довольно мелодично, покачиваясь вперед-назад.

— Эй, с тобой все хорошо? — испуганно спросила Машка на всякий случай шепотом: вдруг остроухий чем важные занят?

— О! — внушительно сказал Май, но глаза в нормальное положение так и не вернул.

Руки его слепо зашарили по табличке, стирая рисунок, нацарапанный с такой тщательностью. Этого Машка перенести не смогла: ей, значит, нельзя, а самому можно?

— Май, приди в себя! — громко велела она и потрясла его за плечо.

Эльф вздрогнул, потряс головой и издал горлом неопределенно-удивленный звук.

— Я же просил тебя не трогать! — с досадой сказал он.

— А это не я! — возмущенно отозвалась Машка. — Это ты сам, в состоянии глубокого транса. Скажи спасибо, что я тебя вообще разбудила, а то оторвал бы еще себе голову. А что? С тебя станется. Может, у тебя подсознательное желание такое есть. И ходил бы, как дурак, без головы, если бы не я.

— То есть ты что, не шутишь? — недоверчиво спросил Май.

— С такими вещами не шутят, — с достоинством ответила Машка.

— Интересное вранье... — протянул эльф тем самым тоном, которым Машкины одноклассники произносили фразу «интересное кино».

Киноиндустрии в Ишмизе не было, так что на «вранье» Машка решила не обижаться. Май задумчиво изучил свои ладони и, не найдя в них ничего необычного, перевел взгляд на полустертый рисунок. Потом почесал нос и изрек:

— Сдается мне, в твою судьбу кто-то постоянно вмешивается.

— А то я не знаю! — Машка издевательски усмехнулась. — Еще бы ты сказал, кто именно...

Май задрал голову и с упреком взглянул на колышущиеся от ветра солнышки, словно они были виноваты в неясности предсказания. Но те безмолвствовали, как и подобает воспитанным священным растениям.

— Знал бы, сказал бы, — буркнул эльф и стер остатки нацарапанной на земле таблички ногой.

— Еще скажи, что все это происки конкурентов, — подначила Машка.

— А что?! — запальчиво воскликнул эльф. — От людей всего можно ожидать. Они странные. У нас говорят: «Нет ничего более кривого, чем человек».

— Почему кривого? — обиделась Машка, демонстративно отставив в сторону очень даже прямую ногу.

— Я не в том смысле, — оправдался Май поспешно. — Эта пословица родилась вскоре после окончания войны.

— Что-то не замечала я раньше, чтобы ты людей не любил, — ехидно сказала Машка. — Да и люди, особенно женского пола, к тебе, кажется, не испытывают ненависти.

— Во-первых, я очень красивый, — рассудительно ответил Май. — А во-вторых, в этом и кроется кривость людей. Сначала они с нами воюют, а потом носятся, как покойник с последними тапками. Где тут последовательность, присущая всякому разумному существу?

— Может быть, им стало стыдно? — неуверенно предположила Машка. — Так бывает, знаешь ли: сначала напакостят друг другу, а потом стараются загладить вину.

— Но мы же так не поступаем! — сказал Май таким тоном, словно был истиной в последней инстанции и хранителем правил, которых всякое существо должно придерживаться.

— Ну и что? — хмыкнула Машка.

Май пожал плечами:

— Мы гораздо умнее людей. Нам нужно подражать. А люди этого не делают. Почему бы им не творить и другие глупости?

— Но если вы настолько умнее, то почему же люди завоевали вас? — Машка начала злиться. Она, конечно, никогда не была расисткой, но снобизм остроухого приятеля буквально вывел ее из себя. — Я слышала, что войска разрушили ваши города, пожгли произведения искусства. Да и я никогда не слышала про нелюдей — уважаемых магов или торговцев.

— Понятное дело. — Май улыбнулся. — Пойдем, я тебе все объясню по дороге.