Рассадник добра

Ей снилось, что она — Земля, уставшая от живущего на ней человечества. Ей было трудно дышать, потому что безумные двуногие дети ее отравили воздух, стиснули ей грудь и диктовали законы, по которым она отныне должна жить. Они считали себя взрослыми и почти всемогущими, но портили все, к чему прикасались. Машке-Земле с ними было тяжко и сложно жить. Ей так хотелось расправиться, шевельнуться и махнуть куда-нибудь, как в бесшабашной юности. Но она позволяла себе только вздрагивать иногда от обиды, когда человечество особенно плохо себя вело.

Вокруг нее вертелись другие планеты, но их человечества были куда воспитаннее, выглядели опрятно и не смели проказничать. Они с жалостью говорили Машке, что нельзя так баловать детей. Одна зеленоватая крупная матрона раскричалась, что таких детей нужно сдавать в приют, когда расшалившееся человечество выпалило по ней из пушки. Машка знала, что на самом деле ее человечество доброе и хулиганит оно вовсе не со зла, а пытаясь изучить окружающий мир. Так делают все человечества, пока не вырастут. Машка-Земля верила в то, что у ее человечества доброе сердце и когда-нибудь оно станет иным — взрослым и разумным. Она сильно устала, измучилась и исплакалась, возясь с ним. Наверное, она могла бы сбежать, как другие, не столь терпеливые планеты, или уйти в отпуск, заручившись горячей помощью светила, вокруг которого она вращалась. Но не могла. Человечество, глупое и беспомощное, одно в холодном и бесприютном космосе — эта картина разрывала ей сердце. Как же оно там будет — без нее? Она еще помнила, как, улыбаясь бессмысленной младенческой улыбкой, человечество в первый раз назвало ее матерью, провело свой первый, наивный обряд и, страшась и все еще хватаясь за нее, сделало первый самостоятельный шаг в открытый космос. Кажется, это было только вчера — восторженное: «Земля, как слышите?!» Будучи Землей, Машка закашлялась от дыма и вдруг почувствовала себя невероятно одинокой. Ей было холодно в этом космосе. Не слышалось голосов, и на миллионы километров вокруг никого не было.

Во сне она перевернулась на другой бок и снова стала самой собой. Ей снился совсем другой сон — прекрасный. Но, увы, как все сны, этот не мог длиться вечно.

Машка проснулась от холода. «Какая мистическая сволочь, — подумала она, — послала мне этот сон? Узнаю — убью!»

Лежа на полу, она плакала, не отрывая дрожащих рук от лица и не открывая глаз. Она не хотела окончательно просыпаться, не хотела чувствовать на шеках ветер и ласковое касание солнечных лучей. Одеяло, сползшее на пол вместе с ней, казалось страшно жестким, а сам пол — холодным. Хлюпая носом, она старалась прогнать из горла колючую горечь. Ей было так хорошо в этом сне, так спокойно и безопасно, как не было никогда в жизни. Она не помнила ни сюжета сна, ни кого она в нем видела, но ощущение того, что мир вокруг создан для нее, было настолько замечательным, что терять его оказалось страшно. От него осталось только смутное чувство, что где-то — совсем рядом — есть кто-то, кто любит ее и непременно решит все ее глупые человеческие проблемы. Кто позаботится о ней, не читая нравоучений, потому что сам не сахар и не праведник. Он где-то существует, нужно только найти его. Машке вдруг представилось, что этот кто-то непременно должен оказаться принцем, в крайнем случае, заколдованным злой ведьмой. Конечно, это было глупо, как глупы все сказки, но Машка мгновенно и накрепко решила, что будет искать этого человека, И непременно найдет. Потому что сказки — фэнтези, волшебные истории и прочие сочинения, на которые теперь была похожа ее жизнь, — обязательно должны заканчиваться хорошо. Сколь бы глупы они ни были. Ведь это закон жанра.

— Эй, что с тобой? — окликнул ее Май, появляясь в окне. Кажется, он принципиально не пользовался дверью, дабы подчеркнуть свое отличие от людей.

— Ничего, — хмуро буркнула Машка, вытирая слезы и торопливо поднимаясь с пола.

— Но ведь ты ревела, правда? — не отставал эльф.

— Девушки часто ревут, — фыркнула Машка. — Ты принес мне хуммуса?

— Нет. — Май растерялся. — А что, должен был?

— Настоящие мужчины, вламываясь к девушке рано утром, непременно приносят ей что-нибудь приятное, дабы не быть выгнанными в шею, — нравоучительно сказала она.

— Ну так я принес тебе себя. — Эльф широко улыбнулся.

Машка тяжело вздохнула и улыбнулась ему в ответ. В каком-то смысле эльф был совершенно прав: по утрам нет ничего лучше такой жизнерадостной морды в окне. Особенно если утро выдалось странным.

Привычным жестом скрутив волосы в куцый хвостик, она мельком взглянула в зеркало и ужаснулась собственным красным глазам.

— Надо же, вампир! — воскликнул Май.

— Не обзывайся. Сама знаю, что не красавица, — буркнула Машка.

— Да нет, гони его быстро, пока не укусил! — заорал эльф, спрыгнул с окна и больно хлопнул ее по шее.

Машка немедленно завизжала, даже не успев толком испугаться, отпрыгнула и с опаской дотронулась до своей шеи.

— Развели тут дряни, — проворчал Май, растирая ногой что-то по полу. — Одно слово — люди.