Он рассказал мне еще об одном сбывшемся предчувствии собственной смерти, свидетелем чему он сам стал в доме у леди Уорр, его тещи. Тамошнему капеллану приснилось, что он умрет в строго определенный день; он поведал окружающим о своих страхах — и все высмеяли это суеверие, так что в результате он и сам о зловещем сне, можно сказать, забыл. Однако прямо накануне объявленного срока, за ужином, выяснилось, что за столом сидят тринадцать человек; число это несчастливое, и кто-то сказал, что один или одна из присутствующих непременно умрет, — и сразу же одна из барышень, указав на священника, воскликнула: он! Капеллан, вспомнив о кошмарном сне, сильно расстроился, хозяйка дома вновь упрекнула его в суеверии; священник же ответил, что ничуть не сомневается в том, что не доживет до рассвета. Однако, поскольку он был человеком завидного здоровья, его словам не придали особого значения. Капеллан удалился к себе и долго сидел без сна (что определили позднее по нагару свечи), готовясь к утренней проповеди, а наутро его и впрямь нашли мертвым.
Во Вселенной, какой она виделась Гоббсу, зияли провалы; сомнения охватывали Рочестера, включая и сомнение в собственном атеизме, охватывали, даже когда он, облачившись в наряд шарлатана, сочинял рекламную листовку — в этой зазывной лжи таилась частица правды. Но Рочестер поспешил перейти от пророчеств к проблеме, которая волновала его куда больше, — к вопросам женского здоровья. Именно эти пункты листовки наверняка обеспечили ему более широкую клиентуру, чем все обещания искоренить цингу.