Я поплелся обратно в огромный темный особняк через заднюю кухню, прошел мимо Дрю, спящего перед телевизором в одной из гостиных, и Сеси, которая сидела за роялем, молча глядя на него, но не играя.
Дела шли плачевно по всем фронтам.
Я направился в прежний кабинет отца. Мама была там.
Казалось, она находилась в своей естественной среде, сидя за его столом в викторианском стиле, делая пометки на полях каких-то документов и подбивая цифры на лежащем рядом калькуляторе. Все это напомнило мне об истине, которую я и так знал все эти годы: в действительности силой, стоящей за империей Уайтхолл, была моя мать. Отец был титулованным распутником, в то время как мама – умной и находчивой дочерью своего отца. Может, Тони Додкин и был обычным графом, но вместе с тем гением в математике и магнатом в сфере недвижимости, который знал толк в хороших сделках. Мама пошла в него. Она чрезвычайно одаренная.
Отчего напрашивался вопрос: как она могла не знать, что он издевался надо мной? Но вряд ли я чего-то добьюсь, разбередив старые раны.
– Дэвви, любовь моя, – мама тихо вздохнула, отложила ручку и с улыбкой подняла голову, будто цветок, раскрывшийся навстречу солнцу. – Присядь, пожалуйста.
Я сел напротив, глядя на висящий позади нее портрет: на нем были изображены отец и я в возрасте лет четырех или пяти. Мы оба выглядели такими несчастными и неприкаянными, что нас связывала только ДНК. Резкие нордические черты лица и холодные глаза.
– В зимнем саду очень пыльно, – протянул я.
– В самом деле? – Мама облизала палец, а затем перевернула страницу лежащего перед ней документа. – Что ж, нужно сказать уборщикам, чтобы завтра уделили комнате особое внимание.
– У тебя финансовые трудности?
Она все так же хмуро смотрела на числа на документе.
– Ох, Дэвви. Неужели обязательно говорить о финансах? Это так пошло. Ты только приехал. Я хочу, чтобы мы вместе позавтракали и поболтали. Может, съездим на скачки.
– Мы все это сделаем, мамуль. Но мне нужно знать, что у вас все хорошо.
– Мы справимся. – Она подняла взгляд и ответила мне неуверенной улыбкой.
– Когда состоится оглашение завещания? Завтра или послезавтра?
– Вообще-то… – мама закончила делать запись на документе и снова отложила ручку, – боюсь, оглашение завещания будет сильно отложено.
– Сильно? – Я приподнял бровь. – Почему?
– Мистер Тиндалл сейчас за границей.
Гарри Тиндалл приходился доверенным адвокатом моего покойного отца.
– И ты забыла упомянуть об этом до того, как я сел в самолет?
Мама задумчиво улыбнулась, глядя на мои волосы, будто хотела с любовью провести по ним пальцами в материнском жесте.
– Думаю, можно сказать, что возможность увидеться с тобой представилась сама собой, и я поддалась искушению. Я сожалею. – Ее глаза заблестели от непролитых слез. – Ужасно.
Моя злость вмиг стихла.
– Тише, мам. Я рядом.
Я потянулся через стол и взял ее за руку, которая казалась такой хрупкой в моих руках.
– Я переведу вам деньги, чтобы было на что жить до оглашения завещания.
– Нет, милый, мы не можем…
– Конечно можете. Ты моя мать. Это меньшее, что я могу сделать.
Мгновение мы смотрели друг на друга, впитывая каждую новую морщинку, которой обзавелись за минувший год.
– Я слышал, Дрю оставляет желать лучшего в своей способности осчастливить Сесилию. – Я растянулся в кресле, сложив скрещенные в лодыжках ноги на столе.
Мама снова взяла ручку и принялась быстро строчить на краю документа, покусывая нижнюю губу, как делала всякий раз, когда отец замышлял сомнительную авантюру и она понимала, что вскоре ей предстоит устранять учиненный им беспорядок.
– Весьма.
– Чем я могу помочь?
– Ты ничего не можешь сделать. Тут твоя сестра должна справиться сама.
– Сеси не привыкла решать подобные проблемы. – Преуменьшение гребаного века. В детстве я каждый день попадал под раздачу, лишь бы спасти сестру.
Мама задумалась, прикусив нижнюю губу.
– Так или иначе, ей пора учиться отстаивать свои интересы. Единственное, что ты можешь сейчас для меня сделать, это не подкидывать никаких скандальных заголовков. Они нам совсем ни к чему.
В этот миг мама выглядела такой разбитой, такой уставшей, такой измученной несчастьями, которые ей преподнесла жизнь, что я не мог сломить ее окончательно. Особенно когда у нее осталось так мало надежды.
Поэтому я не смог сказать ей, что собрался завести внебрачного ребенка с сумасбродной владелицей бурлеск-клуба, которая, к слову, голышом красовалась на рекламных щитах по всему Восточному побережью.
Но Белль еще даже не беременна. Какой смысл рассказывать об этом матери? К этой ситуации можно вернуться через три, четыре или даже пять месяцев, когда утихнут страсти в связи с кончиной моего отца.
Ни к чему подкидывать маме еще больше дурных новостей.
– Никаких скандальных заголовков… – улыбнулся я в ответ. – Обещаю.
Седьмая