Распутник

— Возможно, наш бутафорский брак в любом случае не будет долгим.

— И что это значит?

Пенелопа коротко безрадостно рассмеялась.

— Только то, что тебя он нисколько не заботит.

— Твой драгоценный Томми предложил тебе бежать с ним, верно? — На этот раз промолчала Пенелопа. Пусть думает что хочет. Он подошел ближе. — И ты собралась уехать, Пенелопа? Разрушить наш брак и свою репутацию, и репутацию сестер одним-единственным эгоистичным поступком?

Она не сдержалась.

— Это я эгоистична? — Пенелопа засмеялась и прошла мимо него к двери. — Забавно, что это сказал ты — эгоист до такой степени, что готов погубить своего друга и заставить собственную жену служить своим личным целям.

Она взялась за дверную ручку, но ахнула, потому что из темноты метнулась его рука и сомкнулась у нее на запястье.

— Ты не уйдешь, пока мы недоговорим. Пока не дашь мне слово, что будешь держаться подальше от Томми Оллеса.

Разумеется, она не собиралась уезжать с Томми, но решила, что не доставит Борну такого удовольствия и не признается в этом.

— Почему? Разве тебе не станет легче, если я с ним уеду? Сможешь отомстить и получить свободу одним махом.

— Ты моя.

— Ты психически неустойчив! — вспылила она.

— Возможно. Но при этом я твой муж, и лучше бы тебе об этом помнить. И о том, что ты обещала повиноваться мне.

Пенелопа снова горько усмехнулась:

— Всякий раз, как ты прикасаешься ко мне, когда проявляешь хоть малейший интерес, это только ради твоей выгоды. Твоей цели. Твоей мести, участницей которой я быть не желаю. И никогда ради меня.

— Нет? — Вопрос сочился сарказмом. — А мне показалось, тебе нравятся мои прикосновения.

— Конечно, нравятся. Ты сделал все возможное, чтобы в эти мгновения я последовала за тобой сквозь пламя. Ты использовал свою очевидную... — она помолчала, махнув рукой в его сторону... — удаль в постели, чтобы способствовать своим целям. — Теперь слова срывались с ее губ быстро и яростно. — И получилось просто замечательно. Признаюсь, я впечатлена. И твоей умной стратегией, и безупречным исполнением. Но наслаждение скоротечно, лорд Борн, — настолько скоротечно, что не стоит боли от понимания, что тебя используют. — Она снова взялась за дверную ручку, стремясь скорее покинуть комнату. И его. — Прости, если мне больше не хочется бросить все и вспоминать мои обеты после того, как ты так злоупотребил своими.

— Ты думаешь, это заставит меня поступить по-другому с твоим драгоценным Томми?

— Я не позволю тебе сделать ему больно!

— У тебя нет выбора. Твой дорогой Томми будет уничтожен вместе с отцом. Я поклялся отомстить девять лет назад, и никто не встанет у меня на пути. А ты будешь благодарить Господа за то, что не вышла за него, иначе я бы сровнял с землей и тебя.

Пенелопа прищурилась.

— Если ты погубишь Томми, клянусь, я буду жалеть о каждой минуте нашего с тобой супружества.

Он рассмеялся, но в этом смехе не слышалось веселья.

— Полагаю, ты уже на этом пути, милая.

Пенелопа покачала головой:

— Послушай меня. Эта твоя бессмысленная вендетта — если ты доведешь ее до конца, — она докажет, что все, чем ты когда-то был, все хорошее в тебе... оно исчезло.

Он не шелохнулся. Даже не показал, что услышал ее. Ему наплевать. И на Томми, и на нее, и на их прошлое, и открывшаяся Пенелопе истина заставила заныть сердце. Она уже не могла сдержаться.

— Ты бросил меня. — Она толкнула его в грудь изо всех сил, вложив в толчок весь свой гнев. — А мне так тебя не хватало! И до сих пор не хватает, будь ты проклят.

Пенелопа ждала там, в темноте, что он скажет что-нибудь. Хоть что-то.

Попросит прощения.

Скажет, что тоже по ней скучал.

Прошла минута. Две. Больше.

Поняв, что он ничего не собирается говорить, Пенелопа кинулась к двери, распахнула ее раньше, чем он успел шевельнуться, но его рука метнулась вперед, схватила ее за плечо, и дверь снова захлопнулась. Она дергала ручку, но он удерживал дверь одной своей широкой ладонью.

— Ты бесчеловечен. Выпусти меня!

— Нет. Нет, пока мы не покончим с этим. Я больше не тот мальчик.

Она коротко безрадостно засмеялась.

— Догадываюсь.

— И не Томми.

— Это я тоже знаю.

Он притронулся к ее шее, провел пальцами по напрягшимся мышцам, и Пенелопа знала, что он чувствует, как лихорадочно бьется ее пульс.

— Думаешь, я по тебе не скучал? — Она застыла, услышав это, и прерывисто задышала, отчаянно желая, чтобы он продолжал. — Думаешь, не скучал по всему, связанному с тобой? По всему, что ты олицетворяла?

Он прижался к ней, тепло задышал в висок. Пенелопа закрыла глаза. Как они обрели себя тут, в этой комнате, где он так мрачен и так сломлен?

— Думаешь, не хотел вернуться домой? — Голос его был хриплым от обуревавших его чувств. — Но у меня не было дома, куда я мог вернуться. Там никого не осталось.

— Ты ошибаешься, — возразила Пенелопа. — Там была я. Я была там... и я была... — Одинока. Она сглотнула. — Я там была.

— Нет. — Слово упало жестко и скрипуче. — Лэнгфорд отнял все. И того мальчика... того, которого тебе не хватало... он отнял и его.