Переведенный в Тобольск в апреле 1912 года из Пскова епископ Алексий (Алексей Молчанов), получивший фактическое понижение в связи с обнаружением в Псковской епархии иоаннитов, считавшихся сектантами хлыстовского толка, «основательно изучил следственное дело о Григории Новом», «останавливался в слободе Покровской и подолгу здесь беседовал с кр[естьянином] Григорием Новым о предметах его веры и упования, разговаривал о нем с людьми его хорошо знающими, дал ему возможность быть дважды у себя в Тобольске и здесь испытывал его религиозные убеждения». «Из всего вышеуказанного, – заключала Тобольская духовная консистория, – Преосвященный Алексий вынес впечатление, что дело о принадлежности крестьянина Григория Распутина-Нового к секте хлыстов возбуждено в свое время без достаточных к тому оснований и, со своей стороны, считает крестьянина Григория Нового православным христианином, человеком очень умным, духовно настроенным, ищущим правды Христовой, могущим подавать при случае добрый совет тому, кто в нем нуждается».
Тогда же, «в дополнение к своим личным впечатлениям», Алексий предложил причту села Покровское предоставить ему «точные, подробные и верные сведения о жизни, деятельности и учении кр[естьянина] Григория Нового». Причт, со своей стороны, верно угадав архиерейский намек, категорически заявил об отсутствии каких бы то ни было свидетельств принадлежности Распутина к хлыстам и, напротив, о наличии примеров явной благочестивости Григория Нового: «Так, он пожертвовал 5000 рублей на построение храма в слободе Покровской, пожертвовал в приходской храм серебряный, 84% золоченый напрестольный крест, четыре серебряных вызолоченных лампады и приложил к чтимой иконе Спасителя массивный настольный золотой крест»80.
29 ноября 1912 года Тобольская духовная консистория своим определением «дело» о Распутине прекратила. В тот же день определение было утверждено архиереем. Надо ли удивляться, что в дальнейшем (с октября 1913 года) Алексий сумел успешно преодолеть наметившийся было карьерный спад, став в итоге экзархом Грузии и членом Святейшего синода.
Независимо от того, какими методами сперва фабриковалось, а затем «расфабриковывалось» распутинское «дело», следует признать, что ни к какой секте Григорий Ефимович, скорее всего, не принадлежал, хотя и был, безусловно, знаком со многими неортодоксальными религиозными идеями. «Вероятно предположить, – отмечает С. Л. Фирсов, – что в течение многолетних странствий, посещая монастыри и скиты, Гр. Распутин общался не только с традиционно православными, но и с различными религиозными вольнодумцами, в том числе и с христоверами»81.
О том, почему личность Распутина приковала к себе внимание высших полицейских и административных чинов, догадаться несложно: коль скоро о царском фаворите начинают циркулировать компрометирующие слухи, это требует экстренных мер дознания и локализации «очага информационного возбуждения».
Но вот зачем ультрамонархически настроенным аристократам и церковникам вдруг понадобилось цепляться за непроверенную фактуру, публично ставя под сомнение нравственно-духовную разборчивость «православного государя», а значит, и его авторитет?
Можно предположить, что скромного, тихого, молчаливого, ходившего всегда с опущенными глазами, избегавшего даже вида женщин, застенчивого, как девушка82, архиепископа Феофана и впрямь могли до такой степени возмутить эротические художества Распутина, о которых он то и дело узнавал на исповедях различных поклонниц «старца», что соображения политического характера отступили на второй план. Феофан неоднократно ставил Распутина «пред иконами и брал с него клятву никоим образом не прикасаться к женскому полу»83, тот божился, но вотще: бросить своего «врачебного искусства» не мог, да и не хотел. Однако о том, что за Распутиным числятся многочисленные грехи, Феофан и прочие покровители «старца» из числа крайне правых церковников, как уже говорилось, знали еще в 1904–1905 годах. Почему же они «прозрели» так поздно?
Думается, решающим фактором в изменении отношения крайне правых к Распутину явилось то, что, оказавшись не просто одной из самых влиятельных придворных фигур, но главным «сермяжно-черносошным» царским экспертом по общеполитическим вопросам, Григорий Распутин до известной степени занял ту нишу, на которую традиционно претендовали сами черносотенцы. Использовать же Распутина для проведения в придворную жизнь некой линии, навязанной ему извне, было невозможно84. Одобрявший было на первых порах деятельность Союза русского народа Распутин довольно быстро «деполитизировался» и, когда его спрашивали о лидерах черносотенных союзов, неизменно повторял: «Не люблю я их… Худо они делают… Худо это – кровь…»85
Тучи сгущаются