Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Происходящее казалось немыслимым! За несколько часов до приезда Распутина Феликс собственными руками извлек коробку с цианистым калием из своего шкафа и передал доктору Лазоверту, который, облачившись в резиновые перчатки и измельчив палочки цианида в пудру, ввел яд в эклеры. В рюмки было решено всыпать яд в самый последний момент, «чтобы отрава не улетучилась»317. «По словам доктора, доза была во много раз сильнее той, которая необходима для смертельного исхода»318. Однако Распутин, поглотивший всю отраву без остатка, был жив…

Тягостную заминку первым не выдержал военный врач С. С. Лазоверт. Этот «крепчайшего телосложения человек» от волнения начал чувствовать себя дурно: «Он то нервно шагал по кабинету, апоплексически краснея и в изнеможении опускаясь в глубокие кресла под окном, то хватался за голову, обведя нас всех блуждающим взглядом»319, а затем этот награжденный двумя Георгиевскими крестами человек попросту упал в обморок. Реакция доктора Лазоверта не покажется удивительной, если принять во внимание, что он, согласно собственному признанию, сделанному незадолго до смерти, не смог нарушить клятву Гиппократа и в последний момент вместо яда подложил Распутину безвредный порошок.

Вообще, вся история с ядом выглядит загадочно-нелепой.

В. М. Пуришкевич утверждает, будто цианистый калий дал Юсупову В. А. Маклаков. Маклаков, в свою очередь, возмущается: «Это совершенная неправда»320. Данное возмущение В. Маклакова, в общем, выглядит искренним, поскольку об аналогичном своем криминальном «подвиге» — предоставлении Феликсу резиново-свинцового кистеня — аннибал русского либерализма пишет подробно и ничуть не смущаясь. А. Н. Боханов — снова не ссылаясь на какой-либо источник — рассказывает о том, как в эмиграции «Василий Маклаков признался, что вместо яда дал Юсупову простой аспирин, чем и объяснил удивительную невосприимчивость Распутина к действию якобы смертоносной отравы»321.

Юсупов, со своей стороны, просто сообщает о том, что яд хранился у него в шкафу, и никак не поясняет, откуда он там взялся.

В то же время не может не броситься в глаза повышенное внимание, которое уделяет проблеме цианистого калия и его свойств великий князь Николай Михайлович. В своих «Записках» он вспоминает, что в прошлом — по случаю разведения цветов — имел опыт работы с цианидом, и решительно отвергает версию о том, что Распутину была подсыпана некачественная отрава: «Тот же раствор яда был дан большой старой собаке, которая тут же околела, проглотив его». «Вероятнее всего, — подытоживает великий князь, — отсутствие быстрого эффекта от действия цианистого калия было связано с технической ошибкой при его разведении: раствор был слаб и, конечно, произвел бы действие, но позже».

Учитывая, что сам Юсупов старательно обходит стороной вопрос об источниках получения цианистого калия, впору задаться вопросом: а не был ли поставщиком смертоносного зелья все тот же высочайший цветовод и ядовед?..

Примерно в четвертом часу ночи Феликс поинтересовался у Пуришкевича: «В. М., вы ничего не будете иметь против того, чтобы я его застрелил?..» — «Пожалуйста», — ответил Пуришкевич, после чего Юсупов, по его словам, «быстрым решительным шагом подошел к своему письменному столу и, достав из ящика его браунинг небольшого формата, быстро повернулся и твердыми шагами направился по лестнице вниз»322. Сам Юсупов, впрочем, пишет о том, что получил оружие из рук Дмитрия Павловича323 (возможно, Феликс в данном случае, как и во многих других, намеренно лжет с целью подчеркнуть тот факт, что у великого князя Димитрия в момент убийства «старца» оружия не было).

Забегая вперед, надо сказать, что история с многократной стрельбой в «святого черта» выглядит безнадежно запутанной. И только потому, что участники заговора явно стремятся скрыть истинную картину убийства (об этом — чуть ниже). Помимо этого, так и остается неясным, какое же именно оружие использовалось. Пуришкевич сперва пишет о том, что у Юсупова был небольшой браунинг, а у самого Пуришкевича — «саваж». Но браунинг и «саваж» — пистолеты. Однако далее Пуришкевич почему-то многократно называет свое оружие «револьвером», Юсупов также настаивает на том, что у великого князя, Сухотина и Пуришкевича были револьверы. Так и неясно — то ли участники заговора не очень хорошо разбирались в названиях ручного огнестрельного оружия, то ли в стрельбе по Распутину был использован некий револьвер (принадлежавший, возможно, Дмитрию Павловичу, а возможно — если принять версию Ричарда Каллена, — британскому офицеру Освальду Рейнеру).

Решение об использовании огнестрельного оружия было чрезвычайным: поначалу устраивать пальбу заговорщики ни в коем случае не собирались, так как «местоположение дворца Юсуповых на Мойке, как раз против полицейского участка, расположенного по ту сторону реки, исключало возможность стрельбы из револьвера, хотя бы и в стенах подвального этажа»324.

Спрятав, как он сам пишет, револьвер за спиной, Феликс вновь спустился в подвал.

«Я налил ему мадеры; он выпил ее залпом и сразу подбодрился и повеселел.