Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

В 1912 году случилась балканская война, спровоцированная на этот раз Черногорией, осадившей турецкую крепость Скутари. Интересы России, с одной стороны, и Австро-Венгрии и Германии, с другой, оказались по разные стороны линии фронта. На сей раз, наряду с воспоминаниями Илиодора, целый ряд источников подтверждает тот факт, что Григорий Распутин в этой ситуации активно высказался против вступления России в вооруженный конфликт, заявив о том, что «воевать вообще не стоит: лишать жизни друг друга, отнимать блага жизни, нарушать завет Христа и преждевременно убивать собственную душу. Пусть забирают друг друга немцы и турки — это их несчастье и ослепление, а мы любовно и тихо, смотря в самого себя, выше всех станем»162. По свидетельству графа С. Ю. Витте, Распутин «в пламенной речи… проникнутой глубокой и пламенной искренностью… доказал [царю] все гибельные результаты европейского пожара — и стрелки истории передвинулись по другому направлению. Война была предотвращена»163. Россия осталась в стороне от конфликта.

16 июля 1914 года был подписан Указ об объявлении общей мобилизации. Понимая, что «фронтовой поезд» стремительно уходит, Распутин и на этот раз пытался любой ценой затормозить его роковой разгон.

«Милый друг, — писал он в июле 1914 года Николаю II из тюменской больницы, — еще раз скажу: грозна туча над Россией, беда, горя много, темно и просвету нет; слез-то море и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят и верные, не зная, что ради погибели. Тяжко Божье наказание, когда уж отымет путь, — начало конца. Ты — царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия? Подумать, так все по-другому. Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой, погибель без конца, печаль. Григорий»164.

Э. С. Радзинский высказывает весьма правдоподобное предположение о том, что непродолжительное колебание, которое пережил Николай накануне обнародования Указа о мобилизации, по телефону вдруг потребовав приостановить его телеграфную рассылку, было связано с получением пацифистского послания от Нашего Друга165.

«Дневник Распутина» подтверждает эту гипотезу: «Получив сию телеграмму (от Распутина. — А. К., Д. К.), Мама в тревоге просила Папу: „Не надо войны“, и тогда Папа тоже испугался и заявил, штобы мобилизацию остановить… потребовал, да сам-то, видно, растерялся. Уже потом, приехав в город, я знал, што тут было: когда Папа заявил Сухомлинову, што нельзя ли, мол, остановить всю эту канитель… он в страхе зубами заскрежетал… Ведь войну-то не цари, а генералы заварили… да… ан, тут, когда все, можно сказать, готово… стоп машина, а тут еще такое, што уже про мобилизацию приказ отдан, как же ее остановить… Прыгает енерал, што делать не знает… <…> Ну и порешили напустить на Папу иностранного министра Сазонова… А тот, побрякушка, и рад. Уж он Папу и так, и сяк, и этак… А еще пугнул его тем, што, мол, Государственная дума в таку трубку затрубит, ежели немец неожиданно, как снег в Петров день… што тогда уже всем деваться будет некуда… Он тут Папе таких страхов напел, што тот сразу подписал приказ об этой самой мобилизации. Он такой уж человек — подпишет, а потом к Маме: „Ужо готово!“…»166

17 июля жребий был брошен, и всеобщая мобилизация началась.

«Есть много оснований утверждать, — заключает О. А. Платонов, и его слова в данном случае не кажутся лишенными оснований, — что, будь Распутин рядом с царем в те решающие дни 1914 года, Россия, возможно бы, не вступила в войну»167.

Корреспонденту лондонской «Таймс», разъезжавшему по Сибири, рассказали в тюменской больнице, что, «когда Распутину в палате вручили высочайшую телеграмму о начале войны, он на глазах у больничного персонала впал в ярость, разразился бранью, стал срывать с себя повязки, так что вновь открылась рана, и выкрикивал угрозы по адресу царя»168. В тот же день, 19 июля, Григорий отослал Николаю телеграмму, отчаянно пытаясь остановить неостановимое: «Верю, надеюсь на мирный покой, большое злодеяние затевают, не мы участники знаю все ваши страдания, очень трудно друг друга не видеть окружающие в сердце тайно воспользовались, могли ли помочь»169.

«Государя телеграмма раздражила, — свидетельствует А. А. Вырубова. — Уверенный в победоносном окончании войны, тогда разорвал телеграмму и с началом войны относился холоднее к Григорию Ефимовичу»170.