Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

В дороге вроде бы действительно возникла техническая заминка, и труп попытались сжечь в лесу. Попытка эта, однако, успехом не увенчалась, и в конце концов прах «старца» упокоился в топке институтской котельной, о чем сохранилось достоверное письменное свидетельство. Версия о кремации на снегу была, по мнению автора, придумана для того же, для чего была затеяна и вся история с эксгумацией: чтобы исключить возможность паломничества потенциальных поклонников «старца» к конкретному месту его погребения431.

Распутин, скорее всего, был бы доволен таким финалом своего земного пути. Сами не ведая, что творят, его враги, повинуясь воле Провидения, не только устроили «старцу» нечто вроде «второго пришествия», но и позволили ему вознестись к небу не только душой, но и телом.

…27 марта 1917 года из стен Томской психиатрической больницы была выписана женщина с провалившимся носом. В выданном ей удостоверении указывалось: «Предъявительница сего есть освобожденная из-под стражи по распоряжению Временного правительства покушавшаяся на убийство Распутина — Хиония Кузьминична Гусева. Тобольский губернский комиссар»432. Была ли в самом деле невменяемой и социально опасной эта «жертва старого режима», в тот момент мало кого волновало…

Поучительный эпилог

Григорий Ефимович Распутин — один из тех «замечательных людей», кто увековечил себя сам.

Единственным его «приданым» при появлении на свет была родовая травма.

Его единственным оружием стала внутренняя сила, позволявшая подчинять дряблую волю менее цельных натур.

Энергией и талантом выделившись из многомиллионной плебейской массы, Григорий сумел в одиночку захватить господство над незримым Авентинским холмом, взяв от имени бесправного российского крестьянства прощальный исторический реванш у морально износившейся «породы господ».

Феномен Распутина куда менее случаен и куда более достоин уважительного внимания потомков, нежели судьбы многих из тех, кто пролез на страницы истории ex officio.

Вероятно, это был самый яркий и эксцентричный self madе manXX столетия.

По мнению А. Труайя, секрет успеха Распутина должен быть объяснен в первую очередь «невероятной склонностью русского народа поклоняться сверхъестественным силам»: «Даже люди образованные или выдающие себя за таковых жаждут тайных откровений, астральных влияний и неслучайных совпадений. Да, детское простодушие соединяется с желанием вручить свою судьбу посланному свыше пастырю. Необходимость этого хорошо чувствовалась как в салонах, так и в альковах, в трактирах и общественных банях, в сибирских избах и кулуарах императорского дворца. Если Распутин мог процветать и стать легендарным, то только потому, что он отвечал духовной потребности народа и приближенных к трону»433.

Однако Распутин отнюдь не был «традиционным русским чудом». Это была страшная революционная искра, выбитая лобовым столкновением культур и ставшая предвестницей грандиозного исторического пожара. И в этом смысле феномен Распутиниады, как и феномен русской интеллигенции, — сугубо петербургский. Не случайно и убийство Распутина, и крушение старой России произошли именно в Петербурге — городе, который был призван чудесным образом спасти эту безумную и необъятную страну, насытив ее смыслом и примирив всех со всеми, но который с этой своей великой миссией так и не справился…

Петербург ежесекундно созидал — и сокрушал «всемогущего старца», затягивал его в свою магическую сферу — и брезгливо исторгал назад, в сибирскую пустошь.

Так же точно относился к приворожившей его столице и сам Григорий, всеми силами стремившийся ужиться с ней и в то же время глубоко презиравший ее обитателей: «Ты спрашиваешь, какое на меня впечатление производит Петербург… Все чиновники… Желают все выслужиться… Один другого ест… Правду здесь загнали в угол… Она стала маленькая, вся трясется… боится выглянуть… А между тем России нужна правда… Она должна торжествовать… Ведь она сильная… но ложь-то, видно, штука тоже порядочная… Сумеет за себя тоже постоять… здесь все спешат… Дела… В угаре живут… Говорят хорошие слова, а сами о хорошем-то понятия не имеют… Лицемеры… Как это больно…»434

И в то же время только Петербург с его «немецкой» сдержанностью и упорядоченностью позволял хоть как-то уберечься — до поры до времени и самому Распутину — от разрушительной стихии национального буйства, которой был всецело привержен сам «старец», но которая, взятая en masse, действовала на него угнетающе: «Как подумаю, так Питер супротив Москвы монастырь. Тут прямо Бога тешим, а там… что золота, что вина, что баб — так тошно…»435