17 октября: «Находился в бешеном настроении на немцев и турок из-за подлого их поведения на Черном море! Только вечером под влиянием успокаивающей беседы Григория душа пришла в равновесие».
Жизнь восторжествовала над смертью.
Пока Распутин в Покровском залечивал рану, началась Первая мировая война.
«Отец был горячим противником войны с Германией, — вспоминала Матрена Распутина. — Когда состоялось объявление войны, он, раненный Хионией Гусевой, лежал тогда в Тюмени, Государь присылал ему много телеграмм, прося у него совета и указывая, что министры уговаривают Его начать войну. Отец всемерно советовал Государю в своих ответных телеграммах „крепиться“ и войны не объявлять. Я была тогда сама около отца и видела как телеграммы Государя, так и ответные телеграммы отца. Отец тогда говорил, что мы не можем воевать с Германией, что мы не готовы к войне с ней, что с ней как с сильной державой нужно дружить, а не воевать. Это его так сильно расстроило, что у него открылось кровотечение из раны».
Увы, на этот раз уговорить Николая II не удалось. Россия вступила в войну на стороне Англии и Франции против Германии и Австро-Венгрии. Недалекий и недальновидный российский император делал все возможное, чтобы приблизить собственный конец.
Вырубова вспоминала, что первая реакция Николая на настойчивые призывы Распутина к миру с Германией и миру вообще была резко отрицательной: «В это время пришла телеграмма из Сибири от Распутина, которая просто рассердила Государя. Распутин был сильно настроен против войны и предсказывал, что она приведет к гибели Империи, но Государь отказался в это поверить и негодовал на такое, в самом деле почти беспрецедентное вмешательство в государственные дела со стороны Распутина».
Действительно — беспрецедентное, но вопрос того стоил. Решалась судьба страны, судьба династии, судьба всего мира.
И вот еще из воспоминаний Вырубовой: «…в начале войны с Германией Григорий Ефимович лежал, раненный Гусевой, в Покровском. Он тогда послал две телеграммы Его Величеству, умоляя „не затевать войны“. Он и ранее часто говорил Их Величествам, что с войной все будет кончено для России и для них. Государь, уверенный в победоносном окончании войны, тогда разорвал телеграмму и с начала войны, как мне лично казалось, относился холоднее к Григорию Ефимовичу».
Сказано же: «Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то; и если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот»
26 июля выступая перед делегацией, состоявшей из членов обеих палат — Государственной думы и Государственного Совета — в Николаевском зале Зимнего дворца, император сказал: «Тот огромный подъем патриотических чувств, любви к родине и преданности к престолу, который, как ураган, пронесся по всей земле нашей, служит в моих глазах — и, думаю, в ваших — ручательством в том, что наша великая матушка Россия доведет ниспосланную Богом войну до желаемого конца».
Закончил Николай II свою речь словами уверенности, что «все, начиная с меня, исполнят свой долг до конца. Велик Бог земли Русской!»
В библиотеке Йельского университета хранится письмо (подлинность которого не вызывает сомнений), посланное Григорием Распутиным Николаю II из Тюмени. По словам Матрены Распутиной, Николай хранил это письмо при себе, а в Тобольске, незадолго до смерти, через камердинера Императрицы передал его Борису Соловьеву, мужу Матрены.
Вот текст письма, написанного в обычной малограмотной манере Распутина: «Милой друг есче разскажу грозна туча нат расеей беда горя много темно и просвету нету, слез то море и меры нет а крови? что скажу? слов нет, неописуоммый ужас, знаю все от тебя войны хотят и верная не зная что ради гибели, тяжко божье наказанье когда ум отымет тут начало конца. ты царь отец народа не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ вот германш победят а рассея? подумать так воистину не было от веку горшей страдальицы вся тонет в крови велика погибель без конца печаль Григорий».
И можно ли после этого сомневаться в том, что Григорий Распутин был провидцем?
Французский посол Морис Палеолог 12 сентября 1914 года записал в своем дневнике: «Распутин, выздоровевший после нанесенной ему раны, вернулся в Петроград. Он легко убедил императрицу в том, что его выздоровление есть блистательное доказательство божественного попечения.
Он говорит о войне не иначе, как в туманных, двусмысленных, апокалиптических выражениях; из этого заключают, что он ее не одобряет и предвидит большие несчастия».
Однако с началом войны Распутин рассудил, что, снявши голову, по волосам не плачут, и раз уж война началась, надо добиваться победы. Именно так — добиваться победы.
«Я до войны был за дружбу с немцами, — признавался Распутин начальнику Канцелярии министра двора генералу Мосолову. — Это было лучше для Государя. А раз началась война, то надо добиваться победы: а то Государю будет плохо».