Распутин. Три демона последнего святого

«Успеху Распутина способствовал и тот факт, что столичная знать, в среде которой он вращался, вообще не просвещенная в религиозном отношении, не имевшая общения с духовенством или не удовлетворявшаяся этим общением, но в то же время интересовавшаяся религиозными вопросами, была весьма мало требовательна и трактовала его как „старца“, далекая от мысли подвергать критике его слова и действия, — писал князь Николай Жевахов, церковный историк и писатель, некоторое время прослуживший товарищем обер-прокурора Святейшего Синода. — Да в этом и не было надобности, вернее, возможности, столько же потому, что Распутин говорил отрывочными, не связанными между собою фразами и намеками, которых невозможно было разобрать, сколько и потому, что его слава зиждилась не на его словах, а на том впечатлении, какое он производил своею личностью на окружающих. Чопорное великосветское общество было застигнуто врасплох при встрече с дерзновенно смелым русским мужиком, не делавшим никакого различия между окружающими, обращающимся ко всем на „ты“, не связанным никакими требованиями условности и этикета и совершенно не реагировавшим ни на какую обстановку. Его внимания не привлекала ни роскошь великокняжеских салонов и гостиных высшей аристократии, ни громкие имена и высота положения окружавших его лиц.

Ко всем он относился снисходительно милостиво, всех рассматривал как „алчущих и жаждущих правды“ и на вопросы, к нему обращаемые, давал часто меткие ответы. И эта внешняя незаинтересованность производимым впечатлением, в связи с несомненным бескорыстием Распутина, удостоверенным впоследствии документально следственным материалом, тем более располагала верующих людей в его пользу».

А вот как князь Жевахов на основе собственных наблюдений объяснял двойственность поведения Григория Распутина, нередко выступавшего перед обществом «единым в двух лицах»: «К стыду глумившихся над Распутиным, нужно сказать, что он распоясывался в их обществе только потому, что не питал к ним ни малейшего уважения и мнением их о себе нисколько не был интересован. Ко всем же прочим людям, не говоря уже о царском дворце, отношение Распутина было иное. Он боялся уронить себя в их мнении и держался всегда безупречно. Я несколько раз встречался с Распутиным в 1910 году, то в Петербургской Духовной академии, то в частных домах, и он производил на меня, хорошо знакомого с монастырским бытом и со старцами, такое впечатление, что я даже проверял его у более духовно сведущих людей».

Князь Жевахов Распутину симпатизировал, что не могло не сказаться на восприятии. Известный монархист В. В. Шульгин воспринимал двойственный образ Распутина совершенно иначе: «Царской семье он обернул свое лицо „старца“, глядя в которое царице кажется, что дух Божий почивает на святом человеке… А России он повернул свою развратную рожу, пьяную и похотливую, рожу лешего сатира из тобольской тайги… И из этого — все… Ропот идет по всей стране, негодующий на то, что Распутин в покоях царицы… А в покоях царя и царицы — недоумение и горькая обида… Чего это люди беснуются?.. Что этот святой человек молится о несчастном наследнике?.. О тяжелобольном ребенке, которому каждое неосторожное движение грозит смертью — это их возмущает. За что?.. Почему?..

Так этот посланец смерти стал между троном и Россией… Он убивает, потому что он двуликий».

А вот что писал в своих мемуарах начальник петербургского Охранного отделения генерал-майор К. И. Глобачев, по долгу службы хорошо и всесторонне знавший Григория Распутина и вполне объективно к нему относившийся: «Однажды я приехал на квартиру к Распутину по служебному делу (охрана его личной безопасности). Принял он меня в своем кабинете, который представлял маленькую грязную комнату, меблированную дешевеньким письменным столом с банкой чернил на нем, креслом и диваном, крытым дерматоидом, весьма потрепанным от времени. Распутин был совершенно пьян, что выражалось у него приплясыванием, вздором, который он молол, и бесконечными объятиями и поцелуями. Он производил впечатление человека, не отвечающего за свои поступки, и я уже собирался уходить, чтобы повидаться с ним в другой раз, когда он будет в нормальном состоянии, как в это время послышался входной звонок и одна из дочерей пришла сказать, что пришла „Аннушка“, то есть Анна Александровна Вырубова. Распутин сразу преобразился, его нельзя было узнать, хмель пропал бесследно. Вскочил, принял нормальный вид и побежал встречать гостью. Приглашенный им в столовую пить чай, я там застал целое общество: Вырубову, епископа Исидора, несколько дам и его семью. Чаепитие продолжалось с полчаса, и все это время Распутин вел себя нормально и весьма почтительно по отношению к Вырубовой, а с епископом Исидором вел спор на богословскую тему. После отъезда Вырубовой Распутин вновь преобразился, продолжая быть пьяным или по крайней мере показывая это».