Распутин (др.издание)

Не был особенно счастлив и Ваня, хотя молодая страсть и пьянила его. Его удивляло отвращение Фени к святому земледельческому труду, ее невосприимчивость к дорогим ему идеям, ее нежелание выучиться даже грамоте, потому что ей будто бы некогда — эти дурацкие платья с какими-то там оборками и прочее она считала важнее просвещения! — и все ее суждения, такие простые и обыкновенные. И он уносился с солнечного хуторка не только по тем важным общественным обязанностям, которые налагало на него участие в коммуне, но и просто покататься с соседями на лодке по морю, попеть, красиво сверкая глазами, про Стеньки Разина челны, половить с турками нежной султанки, жирной камбалы, удивительно вкусной кефали, а потом жарить рыбу в веселой компании, есть ее, обжигаться, хохотать и запивать все это местным забористым и душистым сотерном или каберне. А потом, придя домой, он или садился писать стихи — «Лунной ночью», «Море», «Людям братьям», «Революция»… — или читал случайные, крайне затрепанные книжонки с душком, которые он выискивал у соседей — все это был народ с идеями, — или же спорил с Григорием Ивановичем и доказывал ему, что только коммунизм спасет мир и что все офицеры, за очень немногими исключениями, опричники. Про себя же он по-прежнему мучился, не зная, кто же он в конце концов: молодчинище ли эсер или строго научный и совершенно непогрешимый поэтому эсдек? Ему иногда казалось, что проще всего было бы эсерам приобрести эту недостающую им важность строгой научности или эсдекам стать красивыми героями с динамитной бомбой в руке, но почему-то совсем простое решение это не принимала ни та, ни другая партия, и тем ставили они массу людей в большое затруднение… Впрочем, вот приедет Георгиевский, начнется коммуна, и тогда все само собой станет ясно…

Обманул солнечный берег и Митрича, который поселился в небольшом поселке Широкая верстах в трех от Григория Ивановича. Правда, дети на солнышке поправились после коклюша и окрепли с удивительной быстротой, правда, нанятый им домик был уютен и дешев, и был при нем хороший участок доброй земли, но во-первых, Анна Павловна, горожанка до мозга костей, очень скоро заскучала в этой зеленой, первобытной, бездорожной глуши, а во-вторых, его проповедь идей Генри Джорджа среди соседей не только не встречала никакого сочувствия — напротив, все они только и думали, как бы разбить свои земли на мелкие участки и по бешеным ценам распродать их под дачи, причем мечтали об этом и занимались этим не только разные кулаки, спекулянты, помещики и другие вредные паразиты, но даже и идейная интеллигенция, и даже крестьяне, совершенно утратившие в этой нездоровой обстановке земельной горячки старинное народное верование, что земля — Божья, ничья и что грех торговать ею. И наконец в довершение всего оказалось, что вегетарианство, то есть безубойное питание, здесь, в этих диких условиях, не только трудно, но даже совершенно немыслимо: шакалы, лисы, волки, медведи, кабаны, дикие коты, ястребы рвали кур без милосердия, портили баштаны и кукурузники, сойки опустошали сады, и даже прекрасные олени с ветвистыми рогами, и те являлись тут истинным бичом для крестьянской пшеницы, страшно вытаптывая ее. Свое добро, свой кусок хлеба здесь надо было беспрерывно отбивать вооруженной рукой, бороться, проливать кровь, что было совершенно немыслимо. И Митрич был печален, Анна Павловна раздражена более чем когда-либо, а дети страшно балбесничали и стали, говорят, даже ставить западни и петли на диких зверей и будто бы даже ели у турок камбалу…

Не нашли то, чего искали, здесь и Станкевичи. Сергей Васильевич скучал без книг и необходимых ему в работе пособий, а Евгения Михайловна тяготилась этим грубоватым прибрежным обществом и придумывала миллионы предлогов, чтобы терзать мужа и себя. И они уже думали о том, не написать ли опять Кони, не попросить ли старика похлопотать о переводе в другое место, а может, лучше всего в Петербург…

А над всем этим берегом, над всеми этими страданиями, волнениями, надеждами, разочарованиями маленьких людей, вся в парче и золоте осени, гордо высилась в небо могучая пирамида красавца Тхачугучуг. Черкесское имя это значит в переводе земля, с которой Бог— так звал свой волшебно-привольный край его прежний владелец дикий черкес…

XX НА ПОРОГЕ МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ