Распутин

На Волге разразился небывалый еще голод, а особенно в Заволжье, в тех самых местах, о роскошном призолье и несметных богатствах которых еще и до сих пор смутно помнят старики. Бессмысленное, беспечное, бездарное правительство, заселяя эти тучные черноземы выходцами из средних губерний, за все время этой колонизации - а она началась чуть не двести лет назад - не удосужилось обратить внимания на те способы хозяйничания, которые применяли темные переселенцы в этом богатейшем крае, а крестьянство не хозяйничало там, а хищнически разрушало и расхищало все, что было только можно. С поразительной быстротой исчезли прежде всего леса, и там, где еще сто лет тому назад стояли заоблачные боры, где били соболя и были бобровые гоны, теперь нельзя было найти и кустика. Реки стали мелеть, и появились страшные засухи. И тучнейшие полуторааршинные черноземы все более и более истощались: новоселы, увидав своими глазами, что может производить эта чудодейственная, девственная степь, очень быстро освободили себя от скучной обязанности возвращать ей то, что они у нее брали, и весь навоз вывозили вместо пашни в ближайшие овраги. Знаменитые недороды последних двух царствований стали там бытовым явлением, и благосостояние края падало с катастрофической быстротой на глазах у всех, и недавняя земля обетованная страшно превращалась в жуткую Растащиху. Война, которую обрушил государственно-мыслящий элемент на народ, тяжко ударила по сравнительно редко заселенному краю, а за войной естественно пришла революция или, точнее, слепой взрыв ярости, а за бунтом - тоже вполне естественно - его углубление, и вот в недавно еще благословенном крае, на тучнейших черноземах, в бескрайних степях, где совсем недавно было сказочное изобилие всякого зверя и птицы, среди рек, еще недавно кишевших рыбой, разразился чудовищный голод, такой, какого никто не помнил даже и в этом крае постоянной голодовки...

Сперва люди, истребив все запасы, начали есть лебеду, желудь, древесную кору, гнилую солому с крыш, кошек, собак, мышей, лягушек, падаль и все, что хоть отдаленно напоминало съедобную пищу, потом какой-то «русский изобретатель» открыл «съедобную глину», а потом и очень скоро в темные ночные часы какие-то жуткие тени тревожно закопошились по кладбищам: то голодные выкапывали только что похороненных покойников - их было много - и съедали их. И стали красть голодные покойников из больниц. И стали они ловить на улице детей и варить их. И стали убивать один другого, чтобы мясом убитого насытиться. И рабоче-крестьянское правительство, идущее в авангарде всего человечества, приказало людоедов - расстреливать. Конечно, остановить людоедство было чрезвычайно легко: стоило только послать голодным хлеба, но хлеба у рабоче-крестьянского правительства не было, а пули, штыки и негодяи, всегда на пролитие крови готовые, были, и вот голодных, умирающих, полубезумных и совсем безумных людей стали расстреливать...

И в диких вихрях полного безумия и смерти закрутилось многомиллионное население по берегам Волги, русской реки, удивительной реки, столько диковин всяких на своем долгом веку видевшей. И появились по умирающим, окованным ужасом деревням проповедники, которые по Писанию доказывали, что наступают последние времена, что близится Страшный суд и что спасутся только те, которые, по древнему закону еврейскому, будут обрезаны и уедут навстречу грядущему Господу в Святую Землю, в Палестину. Еврейские раввины отказывались обрезывать этих новоявленных евреев, и тогда они сами совершали над собой древний обряд, и поднимали свои семьи с насиженных мест, и, побросав последний скарб свой, устремлялись бескрайними степями на юго-запад, на Одест-город, чтобы оттуда поскорее погрузиться в Святую Землю и - гибли дорогой тысячами... То там, то сям вспыхивали темные мужицкие восстания; новая власть эти восстания мужицкие топила в крови во имя светлого будущего человечества. И появились уже по глухим мужицким углам самозванцы: там сам царь, Миколай, с подожком в руке, в лапотках, с холщовым мешочком за плечами по умирающим деревням прошел, слезами горючими обливаясь, там, в глухом монастырьке, объявилась вдруг царица с сыном своим, а там на след Михаилы, брата царева, мужики напали. И вдруг, покрывая все темные слухи эти, поползла берегами великой реки новая страшная весть: за Волгой в степях с неба упала кобыла, и в кобыле той семь верст длины, и служит эта кобыла знамением, что много еще нестроения и бедствий предстоит Руси, и злодейств всяких, и кровопролития, и глада, и хлада, и брани междоусобной...