Расправить крылья

— Матвей, доктор подтвердил беременность. — Облегченно вздыхаю и откидываюсь на спинку. Ну, наконец-то! Теперь Матвей точно отстанет и прекратит изводить мое обоняние цветами. Повисает спокойная, похожая на невесомое облачко из мира розовых пони, тишина. Вы не представляете, какое я испытываю блаженство! Сообщать бывшему мужу о беременности от другого мужчины — чистейший кайф! Жалко нет Илоночки — хотелось бы посмотреть на ее вытянутое личико и непрерывно хлопающие ресницы. Да-да, детка, в постели я, как оказалось, не полный ноль.

— Ты молчишь? — спрашиваю ошарашенного бывшего. — Осуждаешь меня?

— Лиза, я давно утратил право указывать тебе, как жить. — Вздыхает нарочито тяжко. — Если тебе нужна моя поддержка и материальная помощь, я готов. И ребенка принять готов, если тот мудак, который его заделал, отказывается.

Во дела! Раскрываю губы, чтобы ответить, но издаю лишь жалкий всхлип… 

— А ты чего заехал, Матвей? — непринужденно спрашиваю я. Не хватает еще, чтобы бывший возомнил о себе черт те что… Хотя, признаюсь, его предложение меня ошарашило. Принять чужого ребенка и помогать материально — передо мной точно сидит Виноградов?

— Лиз, не уводи тему.

— Мне кажется, это не твое дело. — Завариваю травяной чай, достаю из духовки ржаные сухари (я теперь могу есть только их). — У ребенка есть отец и он от нас не отказывается. — На последней ноте голос дает трещину. Ну почему так, а? Я даже соврать по-человечески не умею.

— Лиза… Лизонька. — Матвей поднимается, с шумом оттолкнув кресло. — Я же знаю, что это неправда. Ты ни с кем не встречалась. Это… случайная связь, я прав? — Его большие теплые ладони снисходительно опускаются на мои плечи.

— Ничего не изменится, Матвей. Между нами… ничего никогда не изменится. — Увернувшись от его душащих объятий, бросаю я. — Я не могу вычеркнуть прошлое. И…никакой ребенок этого не поменяет. Спасибо… за твое предложение, но…

— Я все понимаю, Лиз. И не стану давить. Просто знай, что я рядом.

Я разливаю чай, сервирую стол. Матвей не отказывается от предложенного мной обеда. Преодолевая тошноту, разогреваю сваренный вечером борщ и кормлю оголодавшего бывшего. Он ест с удовольствием, а я, наблюдая за ним, испытываю… жалость. Да, именно так. Оказывается, умершая любовь не превращается в ненависть. Она трансформируется в жалость — мерзкое, пренебрежительное чувство, скользкое, как слизняк.

Входная дверь громко клацает, и на пороге вырастает долговязая фигура Данила.

— Привет… родители. — Бросив недовольный взгляд на отца, произносит Данька. — Мам, можно тебя на минутку?

Со вздохом поднимаюсь с места и устремляюсь за сыном вглубь коридора. В каждом его движении угадывается нескрываемое напряжение. Сжатый в тонкую линию рот, сведенные к переносице брови, ссутулившиеся плечи — Данька словно превращается в ходячую угрозу. Мне кажется, его боится даже Матвей.

— Данечка, сыночек…

— Мама, этот…этот теперь будет целыми днями у нас торчать? — шипит он, косясь в сторону кухни.

— Не этот, а папа. — Отрезаю я. Верите, я считаю такое отношение к родному отцу недопустимым. — Послушай, Данил. Я не собираюсь сходиться с папой. Это окончательное решение. Ты мог бы порадоваться, что мы стали общаться…нормально. Цивилизованно.

— Извини, мам. Знаю я его «цивилизованно». Ты слишком добрая и честная, чтобы замечать это. Папа пришел зализать раны. Как только у него все в жизни наладится, мы снова станем не нужны. Кстати, не вздумай помогать ему деньгами или там…

— Ладно тебе. Пошли обедать. У твоей мамы есть голова на плечах, не боись! — ерошу вихрастую каштановую шевелюру и подталкиваю сына в направлении кухни. 

Знаете, о чем я сейчас беспокоюсь больше всего? Как признаться Дане в том, что у него скоро родится братик или сестра? «Ты слишком добрая и честная…». Как он заговорит, когда узнает, что его мамаша нагуляла ребенка в отпуске? При мыслях об этом разговоре коленки начинают предательски подрагивать. Может, выдумать легенду о погибшем летчике или вахтовике, уехавшем на Север? Нет, он слишком взрослый для таких сказок. Надо поговорить со Снежкой и попросить совета. Еще и мама не знает! Черт, как представлю строгое лицо Клавдии Викторовны, хочется провалиться под землю от стыда. Вот скажите, почему женщину можно осуждать? Мужик гульнул — красавчик, герой! А женщина — шлюха. У меня даже щеки краснеют от возмущения, когда я об этом думаю.

— Мамуль, ты опять не ешь? — Данька отрывается от тарелки с борщом.

— Я поела до вашего прихода. — Бодренько вру я, метнув уничтожающий взгляд на Матвея. Он потирает руки и, легонько хлопнув ладонями по краешку стола, встает с места.

— Спасибо, Лиза. До свидания, сын. — Дежурно произносит и протискивается в коридор. Ну а что, моя кухня не такая просторная, как в доме. — Я… чуть не забыл. Девушке моего делового партнера нужна консультация модельера, стилиста, в общем — тебя! Платья, костюмы… Ее надо будет одеть.

— С удовольствием! Пусть приходит в магазин.

— Лиз, они хотят сначала познакомиться, пообщаться. Я забронировал столик в «Белом лебеде». Шестнадцатого ты свободна?