С 17 лет Владимир Ульянов ушел в революцию. Вся семейка была мятежная. Он стал профессионалом революции, от нее кормился, от нее ждал великих и богатых милостей. Тридцать лет он только тем и занимался, что подготовлял крушение Старого Мира. В качестве первого объекта и будущего плацдарма он избрал Россию. Осилив мучительный, скучнейший труд Карла Маркса — сына раввина Мордехая Маркса-Леви, — Ленин уверовал в новое учение с фанатическим пылом сектанта. Мир существующий, жизнь человечества, складывавшуюся веками, он не хотел знать. Он ее отрицал начисто, во имя несуществующего, что, по его мнению, должно было заменить старое. Он отверг духовное начало в жизни. Для него это была выдумка буржуазии. Кроткому учению Христа «Не хлебом единым жив будет человек» он противопоставил: «Только хлебом». «К черту мистику! Мы вырастим нового человека. Мы вырастим такой эгоизм и такую ненависть, которая победит весь мир… Наша сила — это каждый товарищ должен понять — ненависть к богатым, к крахмальному воротничку, к Богу».
Внешний вид Ленина был не безобразный, но мало похожий на тот, что значился в фишке Департамента полиции: «Рост 2 аршина 5 с половиною вершков, телосложение среднее, наружностью производит впечатление приятное; волосы на голове и бровях русые, усы и борода рыжеватые; глаза карие — средней величины; голова круглая — средней величины; лоб высокий»… Рыжих волос на голове осталось мало; лоб был лыс и оттого казался большим. Сухощавый, плечистый, он имел большие руки с узловатыми пальцами. В полицейской фишке не было двух самых примечательных данных. Полиция не обратила внимания на большие оттопыренные уши и на окраску райков глаз. Глаза у него были золото-красные, как у обезьяны-лемура. Все вместе создавало впечатление человека холодного, упорного, упрямого, черствого и жестокого.
Потирая руки, Ленин сказал собравшимся:
— Я получил хорошие вести оттуда. Скоро начнется…
Он вдруг как-то необыкновенно захихикал. Можно было подумать, что это смеется полуидиот. Крупская беспокойно повернула жабьи глаза. У Ленина часто бывали припадки, подобные эпилепсии; не раз наблюдала она признаки умопомешательства. Но Ленин оправился и продолжал:
— Некоторые из наших товарищей выражали неудовольствие по поводу известных вам денежных источников. Эти добродетельные революционеры боялись потерять свою никому не нужную невинность. Они кричат против экспроприаторов, против грабителей, против уголовных… А придет время восстания — и они будут с нами. На баррикадах взломщик, рецидивист будет полезнее Плеханова. Нельзя в оценке партийных товарищей подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец, может быть, для нас именно тем и полезен, что мерзавец.
Все должно быть сделано во благовремении и не стесняясь в средствах. На все нужна сноровка. Все надо делать так, чтобы ни одно усилие зря не пропадало. Чтобы разжечь печь, надо сначала наложить в нее бумаги, на бумагу положить достаточное количество сухих щепок, сверху насыпать уголь, который быстро разгорается, а уж потом, когда заговорится и запылает, — тогда сыпь все, тогда и камни будут трещать, накаляться и пламенеть жаром.
Устроить революцию — это то же, что растопить печь. Только идиоты могут думать, что революцию можно сделать на священном гневе. Нужны деньги, большие деньги. Нужна пропаганда, нужна демагогия, нужна долгая агитация, чтобы разбить крепость режима. Сколько усилий потребовалось, чтобы доказать, что режим сгнил, изжил себя, выветрился, выродился, что он мешает жизни, что при нем бедные люди влачат жизнь подневольных рабов. Путем пропаганды мы внушили рабочим и всякой городской сволочи, что дальше так жить нельзя. Долой самодержавие! Для либеральных дураков мы подсунули другое: «Да здравствует свобода. Да здравствует Синяя птица, сидящая в тюремной клетке. Долой тюремщиков. Да здравствует прекрасная мечта!..»
Что получилось в результате? Царя обожествляли, за него молились и на него молились. Ему пели многолетия, его чтили, его боялись, перед ним падали на колени… Эту мистику мы разбили. Ныне Николай никому не страшен. Он пугало только для глупых ворон… Разжечь у рабочих ненависть к богатым было нетрудно. Также нетрудно было вытравить боязнь. Мы внушили: «Вставай, проклятьем заклейменный мир угнетенных и рабов… Ничего не бойся, за тобой сила. Эти фабрики и заводы будут твои; богатства богатых будут твои; все будет твое; ты будешь царствовать над вселенной… Вставай, чтобы победить. Это будет твой последний и решительный бой. В борьбе обретешь ты право свое… Кто был никем — тот станет всем… Тебе нечего терять, кроме своих цепей, а приобретешь ты целый мир. Разве может быть что-либо хуже, чем твоя распостылая жизнь. Вставай, борись»…
Превращение империалистической войны в гражданскую — вот твой идеал. Революционные партии пролетариата должны стоять за поражение своего буржуазного правительства. Без борьбы за поражение своего буржуазного правительства в империалистической войне нет подлинного пролетарского интернационала…