Распни Его

Тревога, щемящая догадка и раздражение заползли к нему в душу на другой день, когда ему сказали, что на улицах столицы расклеено «возмутительное воззвание Совета рабочих депутатов». Это воззвание он нашел расклеенным во множестве на внутренних и внешних стенах Думы. Что-то совсем грубое, площадное, базарное ворвалось в беломраморные стены дворца.

Родзянко остановился около одного из кричащих воззваний и прочитал:

«Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе, ставит своей основной задачей организацию народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России.

Совет назначил районных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда.

Приглашаем все население столицы немедленно сплотиться вокруг Совета, образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление всеми местными делами».

Содержание ударило обухом. Родзянко налился кровью.

— Да что же это такое? — завопил он вне себя, обращаясь к членам Временного комитета Государственной думы, созданного в качестве первого революционного правительства. — Кто власть — мы или они?..

— Народ — власть, — дерзко, ехидно и наставительно сказал Керенский.

— А что же мы? — спросил опешивший Родзянко. — Что же мы? — повторил он уже раздраженно.

— Мы тоже власть, если народ нас признает за таковую и если мы оправдаем доверие революции. То, что вы возбуждаете подобные вопросы, показывает, что вы еще не уяснили смысла, сущности и размера происходящих событий. Сейчас опасно раздражать народ и идти против его воли.

— Но народ, наполняющий этот дворец, уже выявил к нам свое доверие. Он приветствует нас, а не самочинный Совет. Никто не посмеет сказать, что Дума была не с народом… Всякое двоевластие может оказаться гибельным как сейчас, так и впоследствии…

— Я не советую вам употреблять слова, оскорбительные для воли народа. Совет образовался точно так же, как образовался Комитет Государственной думы. Все старое рухнуло, и на развалинах появляется новое, выдвинутое из недр народа. Увы, господин Родзянко, должен вас огорчить: Дума так же рухнула, как и все прочие царские установления.

— Скажите, а вы не состоите в Совете? — вдруг неожиданно спросил Родзянко, осененный какой-то мыслью.

— Да, я избран товарищем председателя.

— Вы что же, как двуликий Янус, решили ехать на двух лошадках?

— Я вам не позволяю говорить со мною в таком тоне и делать подобные догадки, — высокомерно и холодно ответил Керенский.

К сердцу Родзянки, к сердцу старого барина, подкатила волна горячего страстного негодования. Ему хотелось крикнуть, оборвать «мальчишку», затопать ногами, поставить его на место, но он сдержался. Звание председателя Думы и почтенная старость не позволили ему вступить в пререкание с «щелкопером и свистуном». Он почитал спор с ним ниже своего достоинства. Всякий раз, когда на трибуне появлялся Керенский, он вспоминал ядовитую фразу Пуришкевича. «Этот молодой республиканец с блуждающим взглядом, кажется, онанист, может быть, морфинист, во всяком случае, несомненный хлыст, истерик и лезет в дамки».

Оставшись с друзьями, Родзянко излил свои подозрения, догадки и душевную тревогу. Как ревнивый муж, обостренным чутьем он угадывал за спиной Думы таинственную работу, какие-то шашни, какие-то неуловимые влияния. Он чувствовал, что соперник бесцеремоннее, напористее и наглее, что для него все средства хороши, что он ближе и понятнее плебсу с его анархической душой и ненавистью к барам.

— Кругом низкая ложь, фальшивые слова и приветствия, не имеющие никакой цены. Сегодня они тысячами валят сюда, чтобы заявить о своих чувствах готовности отдать себя в распоряжение Думы и поддержать ее в борьбе с правительством, а завтра они пошлют нас всех к черту и пойдут за теми, кто им пообещает грабеж, насилие, кисельные реки и всякую чепуху.

— Об этом ныне поздно говорить, Михаил Владимирович, — спокойно и увесисто сказал Милюков. — Что сделано, то сделано. Надо смотреть вперед. Пока еще нет ничего страшного в том, что появился Совет рабочих депутатов. В 1905 году он тоже был. Все это неизбежно поначалу. С Советом надо войти в контакт, договориться и сделать так, чтобы возможно меньше было трений, пока не окрепнет правительство.

— Павел Николаевич, вы, как всегда, все основываете на рассуждениях вашего отличного разума, а я сейчас угадываю грядущее чутьем, чувством. И оно мне подсказывает, что мы в плену у неведомой нам враждебной стихии. Нас обойдут, обманут и предадут. Вот чего я боюсь…