Распни Его

Николай Александрович заметил, что и сам он стоит перед строем этого российского воинства. Гнедой красавец благородных кровей, с тонкой шелковистой кожей, в белых чулочках, с белой отметиной на лбу, стоит под ним недвижно, как будто чувствуя, что и он принадлежит к этой русской стихии.

Внезапно по фронту, голос за голосом, переливным криком донеслись слова: «Едет Император». Николай Александрович увидел, как далеко на фланге, верхом, показался отец. В тот же миг полились торжественные, величественные звуки, все нарастая, ширясь и разливаясь в прозрачном воздухе над этим полем, над этим несметным воинством:

«БОЖЕ, ЦАРЯ ХРАНИ! СИЛЬНЫЙ, ДЕРЖАВНЫЙ, ЦАРСТВУЙ НА СЛАВУ НАМ, ЦАРСТВУЙ НА СТРАХ ВРАГАМ, ЦАРЬ ПРАВОСЛАВНЫЙ!..»

Вместе со звуками медных труб слышался еще более могучий, еще более потрясающий, живой крик: «УРА!» Десятки тысяч людей, не смолкая, приветствовали Царя Русской земли. К ним присоединялись новые и новые тысячи голосов. Вот волна докатилась вплотную. Могучий всадник на белой лошади подъехал к полку. Оркестр заиграл гимн. Солдаты исступленно-радостно закричали «УРА!» Неизъяснимое, сладостное чувство овладело душой, и, сливаясь в одно дыхание, в одно чувство, с огромной солдатской массой, Цесаревич восторженно закричал, приветствуя отца.

Закричал и проснулся. Но сон продолжался наяву. Сразу не мог понять: сон или явь. Под окнами оркестр гвардейских драгун королевы Виктории исполнял русский гимн. Широким разливом, как волны морские, поднимались и затихали прекрасные звуки. Как радостно и гордо услышать на стороне чужой свой гимн, свою национальную молитву! Стояло утро, золотой свет наполнял комнату. Мир улыбался солнечными лучами. Сладкое чувство дрожало в сердце. Как прекрасна жизнь на Твоей земле, Боже Господи!..

– Ты не сердился сегодня, мой милый Ники? – спросила принцесса.

– Почему, моя душка Аликс?

– Потому, что твой сон, вероятно, прервали музыканты.

– О нет, моя ненаглядная. Наоборот, я был в восторге. Я был польщен вниманием. Мы, русские, как дети, любим ласку, ценим ее и за добро готовы платить сторицей. Это наша национальная черта. Дядя Сергей сказал, что концерт был сыгран в мою честь. Концерт – да – в мою честь, но гимн – в честь Русского Самодержца, в честь России. Это ты просила Granny, чтобы под моими окнами был концерт?

– Нет, это сделала сама бабушка. Ты ей понравился. Она никогда не ошибается в своих оценках людей. Она мне сказала: «Поздравляю тебя. Ники хороший человек». Бабушка видела за свой век множество людей из всех племен и народов мира. Я горда и счастлива мнением моей мудрой бабки. Это необыкновенная женщина. Я счастлива любить и быть любимой. Какое блаженство слить жизнь свою с жизнью любимого…

* * *

Как краткий миг промчались двенадцать дней, проведенных вместе. Воспоминания о них останутся на всю жизнь. Дни беззакатной любви. Дни светлого счастья. Дни невозвратные, как сон. Пришел час разлуки. «Проснулся с грустным чувством, что настал конец нашего житья душа в душу, – записал Цесаревич в дневник 20 апреля. – После кофе поехал с Аликс в Каленберг к вдовствующей герцогине, которая живет сейчас в своем замке на горе».

Это был прощальный визит к одинокой, доживающей век, полуглухой и полуслепой старухе. В эти часы перед разлукой им хотелось быть вдвоем. Так хотелось сказать много-много, смотреть в глаза друг другу и не насмотреться. Визит был кстати.

Поднявшись в гору, они пошли пешком. Резвились, рвали цветы, слушали жужжание насекомых, вдыхали запахи цветов и поля и говорили те нежные, вечно новые, чудные слова о любви, которые говорит все человечество. Кто не знает этих непорочных, чистых, ласковых слов, кому они не звенели упоительной сладчайшей музыкой и кого не влекли на заре жизни в голубую манящую даль?..

Любовь и молодость! Какие чудные, прекрасные слова! Это то, что остается для человека навсегда, как самое дорогое, заветное и, увы, невозвратное. Это то, что он охотнее всего вспоминает на закате жизни, и, вспоминая, светлеет, свежеет и как будто молодеет его уставшая и огрубевшая душа.

– Аликс, хочешь, мы побежим в гору еще выше, к небу, к солнцу?

– Охотно, мой милый, любимый Ники. С тобой – куда угодно, хоть на край света.

Плыли по небу молочно-серые тучи, ветер дул в лицо, трепал золотисто-каштановые волосы принцессы, отталкивал назад, а они, взявшись за руки, бежали, тяжело дыша, смеялись радостно, и хотелось им от великого счастья обнять весь мир.

– Мы бежим навстречу буре, Аликс, – кричал он. – Будет буря, мы поспорим, и поборемся мы с ней…

– Нет, мой милый. Мы бежим навстречу счастью. Оно обоймет нас, как этот голубой туман, и согреет, как солнце. Огромной любви не страшны житейские бури и невзгоды…

С горы открывался далекий серый горизонт. Внизу расстилался город. Простор и ширь влекли неодолимо. Сердце было во власти необыкновенных чувств. Душа, как синяя птица, стремилась к небу. Восторг бытия рвался наружу. Хотелось кричать, петь, говорить о своих чувствах.