Раскрутка

Можно было разглядеть, как взрывной волной высоко над лагерем подняло обнаженное человеческое тело. Это был первый и последний полет истопника Гречко, с которого сорвало одежду вплоть до нижнего белья. Он перевернулся в воздухе и тихо вскрикнул, падая вниз головой. При жизни истопник очень боялся высоты и ни разу не летал самолетом. Под отмелью вырос высокий гриб из пыли и песка. Такой плотный, что за ним скрылись горящие бараки и даже багрово-красное солнце.

Глава семнадцатая

Радченко пришел в себя не сразу. Он сидел в камышах возле какого-то озерца; когда выстрелы зазвучали совсем близко, залез в ржавую воду. Он плохо ориентировался в пространстве и никак не мог сообразить, сколько же времени провел тут: пару часов или пять минут. Временами выстрелы стихали, наступала тишина, тогда был слышен крик чаек. Над лагерем поднимались столбы дыма, а где-то справа горел камыш.

Запах копоти и гнили стелился низко над землей, не давал дышать. Вода в озерце оказалась темной и густой, как кисель. Иногда на поверхность выходили пузыри, они собирались вместе и лопались, испуская какое-то совершенно особенное зловоние, от которого кишки выворачивало наизнанку. Ноги глубоко проваливались в вязкий грунт; чтобы не пойти на дно, приходилось перемещаться с места на место. Неподалеку послышались человеческие голоса. Радченко обломал сухой стебель камыша и, нырнув, долго находился в темном киселе, вдыхая воздух через трубочку.

Он вылез на поверхность, когда все стихло. Кое-как добрался до берега и долго лежал на пологом откосе, собираясь с силами. Пулемета уже не было слышно, но одиночные выстрелы еще хлопали. И снова наступала тишина. Радченко думал, что сейчас придется вернуться к лагерю, осмотреться и выяснить, жив ли Петрушин. А потом надо уходить, с художником или без него. Радченко начал медленно пробираться в сторону лагеря, когда один за другим грохнули два взрыва, будто на песчаную отмель сбросил свой смертоносный груз тяжелый бомбардировщик. Земля качнулась под ногами, затрепетали камыши. Радченко выждал минуту и двинулся дальше.

Над лагерем плавало облако густой желтой пыли. Горели бараки, от дыма слезились глаза, щекотало в носу, пыль забивала глотку. Раздвинув камыши и выбравшись из укрытия, Радченко, передвигаясь короткими перебежками, двинул туда, где последний раз видел Петрушина. Пробежав десяток метров, он с опозданием понял, что выбрал не совсем верное направление: надо взять левее, ориентироваться на огонь жилого барака. Петрушин пилил дрова где-то в тридцати метрах от него.

Стало слышно урчание дизеля, работающего на холостых оборотах. Солярка в баке подходила к концу, дизель чихал, готовый остановиться. Зацепившись за доску, Радченко свалился в неглубокую яму, больно ударившись плечом о камень. Когда открыл глаза, увидел перед собой закопченную физиономию незнакомого мужика, лежащего на спине. Человек широко открыл рот и смотрел в небо немигающими глазами. Рубаха и штаны обгорели, а волосы на голове еще дымились.

– Эй, ты, что ли? – Петрушин лежал на самом дне ямы, смотрел на Радченко снизу вверх. – Жив, значит?

– Я за тобой, – сказал Радченко. – Надо уходить.

Петрушин заполз на склон, лег рядом и чихнул:

– Ты понял, что тут произошло?

– Надо уходить, – повторил Радченко.

– Куда уходить? – усмехнулся Петрушин. – Как только я покажусь на людях, меня прикончат. Все вокруг уверены, будто я совершил что-то ужасное. Но я не резал тех баб. Не насиловал умирающих. Не занимался педофилией. Но никому до этого нет никакого дела. Меня все равно прикончат. Если я сдамся ментам, то до суда не доживу.

– Ну и хрен с тобой, – сказал Радченко. – Тогда валяйся в этой вонючей яме, с этим обгоревшим жмуром. И жди, когда тебя прикончат здесь. А я пошел, у меня жена должна родить со дня на день. Из-за такого идиота мне неохота подыхать.

– Ты не выберешься отсюда.

– У меня хотя бы будет шанс. А ты лежи тут и жди. Как только осядет пыль, эти парни вылезут из камышей. И отрежут твою тупую башку. Таким же тупым ножом. Потому что пулю на тебя пожалеют. И правильно сделают.

– Ты говоришь, тебя сестра наняла?

– Я повторяю, мы вытащим тебя из дерьма. – Радченко, потеряв терпение, ударил кулаком о землю. – Вытащим. Но если ты мне не поможешь, то пропадешь. Времени не осталось. Я ухожу. С тобой или без тебя.

Мужчина в обгоревшей одежде неожиданно застонал. На шее перекатывался острый кадык, глаза по-прежнему смотрели в небо. Петрушин закрыл ладонями уши. На глаза навернулись слезы.

– Хуже всего эти стоны, – сказал он. – Господи. Я так сойду с ума. Ладно, пошли. Не могу тут оставаться. Поднимайся и беги в сторону горящего барака. Держись строго на него.

Радченко высунул голову из ямы, завеса пыли по-прежнему оставалась такой густой, что сквозь нее едва виднелся огонь. Дизель смолк. Радченко вскочил на ноги и что есть силы побежал к камышовым зарослям. На бегу он оглянулся. Петрушин бежал за ним.

* * *