Расколотый мир

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ДЖУБИЛИ

МЫ БЕЖИМ СКВОЗЬ ПРЕДРАССВЕТНЫЙ МРАК, направляясь в башню связи, низко пригибаясь, когда пули летят над нашими головами. Мы не утруждаемся уклоняться или плутать, в воздухе так много выстрелов, что это было бы бессмысленно. Пытаясь отчаянно не поскользнуться на болотистой местности, я напрягаю глаза в темноте, но мир полон теней — солдаты перестраиваются и пытаются набраться сил, а фианна бросается в бой и выходит из боя, чтобы переместить раненых.

Мы добираемся до башни связи, и я врезаюсь в дверь за мгновение до Флинна. Мы втискиваем себя в укрытие дверной рамы, и он хватается за ручку, крутя ее и дергая с остервенением. Она не поддается.

Флинн опускает голову, чтобы прокричать мне на ухо.

— Нам придется лезть наверх! — Он хватается за ржавую лестницу справа от двери и выныривает из дверного проема впереди меня, чтобы начать восхождение. Мышцы кричат протест, когда я следую за ним, хватаясь за ступеньки, заставляя себя подниматься за ним.

Поднявшись на четыре или пять метров, что-то невидимое бьет меня в плечо, толкая на башню. Я пытаюсь заставить руки крепче сжать лестницу, но только левая рука работает. На цементной стене брызги крови, которых там не было раньше, и я смотрю на них, не понимая. Правая рука повисает, пальцы в замедленном движении отпускают лестницу. Я ничего не чувствую, никакой боли, только смущение, когда осознаю, что падаю.

Я ударяюсь о землю, и от удара выбивается воздух из легких как раз перед тем, как правая рука и плечо взрываются от боли, крича и прокладывая себе путь к локтю, огнем вспыхивая в венах.

Ее призрак из Новэмбэ ждет ее, когда она достигнет поверхности. Он освещает ей путь, когда она залезает в лодку и стоит там, капая, пряди звездной пыли рассыпались на ее волосах. Она не может больше ждать, из нее вырываются слова.

— Где же ты был?

Призрак из Новэмбэ — это не более чем шепот, но когда девушка закрывает глаза, она слышит его:

— Искал тебя.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ФЛИНН

Я ЛЕЗУ ВВЕРХ, ПУЛИ СВИСТЯТ вокруг меня, попадая в лестницу, когда внезапно оказывается, что Джубили уже нет позади меня. Я почти теряю контроль, хватаясь за ступеньку, и разворачиваюсь, чтобы посмотреть, куда она делась. Страх проносится сквозь меня.

Она лежит на земле. О Боже, она на земле. И даже в темноте, даже в грязи, я вижу, что она ранена, кровь проступает на ее руке.

— Джубили! — хрипя, кричу я, и меня едва ли слышно из-за стрельбы. Мышцы начинают двигаться, отправляя меня вниз по лестнице скользя и спотыкаясь, я не вижу ничего, кроме ее тела.

Затем она приподнимает голову, и я облегченно выдыхаю. Она пытается встать, опирается на локоть, а затем снова падает в грязь. Мне нужно много времени, чтобы понять, что ее рот шевелится, и хоть я не слышу, что она говорит, смотря на меня, я могу прочитать это слово по губам. Иди.

Я свисаю с лестницы, бессильный, с надеждой надо мной, с сердцем на земле. Затем она снова кричит на меня, и на этот раз я слышу ее крик:

— ИДИ! — Я вижу, чего ей стоят эти усилия.

Поэтому я делаю единственное, что могу. Я заставляю руки и ноги двигаться вопреки безумным приказам, которые хочет выдать мое сердце, и я карабкаюсь вверх, хватаясь за каждый поручень и выступ, грязные ноги скользят по ступенькам, находя новый упор. Наверху есть окно — оно, возможно, для дозора — и я отворачиваю лицо и разбиваю кулаком стекло. Оно разбивается, и я вынимаю осколки, освобождая отверстие, через которое я пробираюсь, приземляясь в грязную кучу на полу безлюдной башни.

Я не теряю ни секунды, поднимаясь с колен, пытаясь держать голову ниже линии окон. Я окружен ставящим в тупик набором радиовещательной аппаратуры, в тысячу раз более сложным, чем простое радио, которое мы используем в пещерах. И все же это не совсем чуждо. Что-то в элементах управления мне знакомо.

Я закрываю глаза, пытаясь игнорировать, что сердце тащит меня туда, где лежит Джубили, пытаюсь отключить звуки снаружи и сфокусироваться на прошлом. На прошлом, до последнего планетарного обзора, до последнего восстания, к тому времени, когда дом означал крышу и собственную кровать. Я не могу вспомнить лицо матери, но я все еще вижу ее пальцы, свернувшиеся вокруг передатчика. Они лишили нас коммуникационных технологий во время восстания, но теперь, стоя на коленях на полу башни, я жду, как проснется моя память. Я вижу ее руки, держащие передатчик, ее пальцы нажимают кнопку, дисплей загорается. И я вспоминаю.