Расколотый меч

Виола слегка пожала плечами. Она была бы не против продемонстрировать причины такой троичности, но знала, что такая демонстрация закончится общей паникой, а может быть, даже чьим-нибудь съедением. Это если она не сможет удержать внутри бело-розовую пантеру.

— Позвольте, мы объясним, — вмешался Йехар.

Его, как это часто бывало, поняли немного не так, и теперь Олеандр переключился на нашего рыцаря. Тот выдержал его взгляд спокойно и открыто. С Йехара можно было писать портрет человека, которому абсолютно нечего скрывать. Наверное, было бы лучше, если бы он не был столь абсолютно искренним — эва, как побледнел этот ментальник! Ну да, кому приятно заглянуть в разум странника, который только тем и занимается, что скитается по мирам и сражается со всевозможной нечистью.

— Ясно, — выдавил Олеандр, выныривая из разума рыцаря.

— Триаморф, — бормотал Грушняк, потирая висок. — Ладно, давай дальше.

Из чего можно было заключить, что все три нейтрала держали между собой связь, так что начальники могли видеть результаты трудов своего подопечного. А следующим трудом будет… это почему он начинает смотреть на меня?

Я не до конца, но все же была готова. По опыту знала, что пытаться блокировать Олеандра бесполезно, он просачивается под любые блоки, поэтому осталось применить самое страшное оружие против враждебного проникновения в мысли.

Женский мысленный поток.

То есть, в одно время думать ни о чем и обо всем сразу, но преимущественно — о косметике и женских передачах, а как фон ко всему этому можно пустить хотя бы строчку из «Винни-Пуха»: «В голове моей опилки, да-да-да!»

Игнатский, который после первого призыва и взялся меня обучать этой методике, грустно улыбнулся издали. Увидел, как у меня остекленели глаза. Грушняк тоже это заметил и проницательно нахмурился.

Нет, мне нечего было скрывать. В конце концов, мы действительно не знали, почему нас призывают так часто и всех вместе. Но когда в твоих мыслях роется кто-то посторонний — хочется сделать так, чтобы у него как минимум пропала охота лезть туда вторично.

— Ты, кажется, считаешь себя светлой? — процедил Олеандр, возвращаясь из странствий по моим мыслям. — Я бы на твоем месте перевелся как минимум к нам.

Каждый раз, когда я обеспечивала ему головную боль, он пытался подколоть меня тем, что меня после Дружины заедает гордыня, а значит — свет убывает во мне с каждым днем.

— Меня поддерживает вода, — напомнила я на всякий случай.

— Скорее, воды. Коцита, — тут Олеандр одновременно блеснул эрудицией и напомнил мне самую первую миссию в мифологическую Грецию.

Но неотмщенной я не осталась, поскольку следующей жертвой телепата оказался Веслав. А алхимик просто не умел быть жертвой.

Какое-то время Олеандр просто на него смотрел. Потом закрыл глаза и сжал кулаки. Потом напрягся. Потом тряхнул головой и медленно начал краснеть с натуги. Веслав наблюдал этот процесс со злорадным интересом.

Ментальник открыл глаза, когда цвет его лица достиг уровня «опасный багровый». Он был так растерян, что к своим товарищам начал обращаться вслух:

— Глухо…

Побабко и Грушняк переглянулись и тоже закрыли глаза. Издалека на эту картину — три телепата в мысленной нирване — одинаково злорадно скалились светлый Игнатский и темная Макаренко.

— Ну, вы б еще открывалку принесли, поковыряли бы мне в черепе, — буркнул Веслав, когда ему надоело испытывать степень отсутствия у этих троих мышления как такового. — Авось, оно бы легче пошло.

Попабко открыл глаза. Вид у него был пристыженный.

— Вы — Веслав Чумной? — догадался он. — Алхимик?

— Нет. Торгую семенами и парфюмерией, — Веслав сердито тряхнул своим многокарманным пальто.

— Что ж вы сразу не сказали? — не заметил издевательств Грушняк.

Я могла бы поспорить на ответ, но такое пари никто бы не принял. Все и так знали, что именно скажет Веслав:

— Дурной вопрос. А вы просили нас представиться?

Ментальникам срочно захотелось в родной отдел. Судя по серым и перекошенным лицам, на сегодня с них с лихвой хватило эмоций. Но праздничный обед был не закончен. Оставался десерт.

— Ты умеешь глотать шпаги, дарование? — с надеждой спросил шут, подходя поближе. — А мечи? А то у нас тут есть один на примете… хотя его придется глотать в ножнах, если, конечно, ты не хочешь устроить себе внутреннее прижигание.

Телепат в ответ чуть повернул голову в сторону шута и поймал его взгляд. Эдмус, польщенный таким вниманием, продолжал болтать без перерыва:

— Что это у тебя за странное имя такое? Хотя это не странное, вот мою мамашу звали Пшш, просто потому что моя бабка поссорилась с моим дедом и назвала дочку своим любимым звуком. Говорили, когда мой отец пытался дозваться жены, соседи швыряли в него, чем под руку попадется, даже кинжалами, чтобы только он перестал шипеть во время дневного отдыха. Тогда отец входил в раж и начинал шипеть еще громче, а заканчивалось все это… ну, вы же видите, какая у меня наследственность. Хотя может быть, мою мать звали…

И вот тут-то на лице нашего «дарования» появилось то выражение, которого я не удостоилась наблюдать за все время нашего сотрудничества.