Раскол Церкви

Он выпрямился, и Шарлиэн почувствовала приятное покалывание внутри от откровенного желания, которое он позволил выразить на своем лице.

Она снова сжала его руку, затем повернулась, чтобы посмотреть на Теллесберг, пока разбиралась в своих чувствах. Будучи дочерью короля, а затем и самостоятельной королевой, Шарлиэн Тейт давно смирилась с тем, что ее брак будет государственным. Она также поняла, что как королева в королевстве, которое в прошлом проявляло так мало терпимости к женскому правлению, брак представлял бы для нее особую опасность, и все же на ней лежала четкая ответственность обзавестись законным, признанным наследником своего трона, чтобы обеспечить преемственность. С таким количеством потребностей, возможностей и угроз, которые нужно было уравновесить, в ее жизни не было места для беспокойства о том, может ли она любить - или хотя бы испытывать привязанность - мужчину, за которого она в конце концов выйдет замуж.

А потом это. Всего пять месяцев назад она была уверена, что Чарис - и Кэйлеб - обречены, и что она будет вынуждена участвовать в их убийстве. Она и представить себе не могла, даже в самом буйном полете фантазии, будто на самом деле может обнаружить, что рассматривает возможность выйти за него замуж. О том, что она безвозвратно связала свое собственное королевство с Чарисом и с восстанием Чариса против деспотичной власти Матери-Церкви. И к какой бы судьбе это восстание в конечном счете ни привело. Даже сейчас были моменты, когда она задавалась вопросом, какое безумие овладело ею, чтобы даже подумать о таком союзе.

Но только мгновения, и их становилось все меньше.

Это сам Кэйлеб, - подумала она. - Я видела столько цинизма, столько осторожных маневров в поисках позиции и провела большую часть своей жизни, высматривая спрятанный кинжал в руках предполагаемых друзей. Но в Кэйлебе нет цинизма. Думаю, это самая замечательная вещь из всего. Он верит в ответственность и обязанности, в идеалы, а не только в прагматизм и целесообразность, и у него есть весь пустоголовый, непобедимо оптимистичный энтузиазм одного из тех невероятно глупых героев из какой-нибудь романтической баллады, Как, во имя всего святого, он мог вырасти наследным принцем, не открыв для себя правду?

Конечно, все это было безумием. В самые темные моменты ночи, когда сомнения приходили на зов, она осознавала это с мучительной уверенностью. Несмотря на нынешнее военно-морское преимущество Чариса, королевство было просто слишком маленьким, даже при поддержке Чисхолма, чтобы бесконечно сопротивляться огромной силе, которую Церковь могла обрушить на них. В те темные ночные часы все это было ужасно ясно, неизбежно.

Но уже нет. Она покачала головой, удивляясь простому осознанию, которое пронзило ее. До того, как она прибыла в Чарис, ее вера в то, что Чарис - и Чисхолм - могут выжить, была результатом работы интеллекта, триумфа аналитического интеллекта над настойчивостью "здравого смысла". И, наконец, она призналась себе, это было от отчаяния. Что-то, во что она была вынуждена поверить - заставить себя поверить, - если была хоть какая-то надежда на выживание ее собственного королевства перед лицом очевидной готовности Церкви уничтожить любого, только лишь заподозренного в неповиновении храмовой четверке.

Теперь все изменилось. Изменилось, когда она поняла, что Кэйлеб, несмотря на его молодость, несмотря на его неоспоримое обаяние, на самом деле лично был даже более впечатляющим, чем в слухах. Было что-то невероятно привлекательное в его вспышках мальчишеского энтузиазма, но за этими вспышками она видела неумолимого воина, одержавшего самые сокрушительные морские победы в истории Сэйфхолда. Который был готов идти вперед, сколько потребуется, одержать столько побед, сколько требовало его дело, потому что он искренне верил, что мужчины и женщины должны быть чем-то большим, чем послушными рабами продажных людей, которые утверждали, что говорят с авторитетом Самого Бога.

И еще более впечатляющим, возможно, был тот факт, что его королевство и его народ уверовали вместе с ним. Верили в него. Они были готовы зайти так далеко, как он вел их, встретиться лицом к лицу с любым врагом - даже с самой Матерью-Церковью - на его стороне. Не по пятам за ним, а рядом.

И она, - как с удивлением осознала сама, - хотела сделать то же самое. Встретить лицом к лицу любую бурю, какие бы ни были шансы, потому что это было правильно. Потому что он и его отец, архиепископ Мейкел, его дворяне и его парламент решили, что это их обязанность. Потому что они были правы, когда приняли это решение, этот выбор... и потому что она хотела разделить с ними ту же способность делать то, что правильно, потому что это было правильно.

И тот факт, что он не просто симпатичный, но, вероятно, один из самых сексуальных мужчин, с которыми ты когда-либо сталкивалась, не имеет к этому никакого отношения, не так ли, Шарлиэн? -уголок ее мозга настаивал на том, чтобы спросить ее.