Раскинулось море широко

Прибыв в Дурбан и простояв семнадцать суток на якоре, «Каталония» отплыла к Коломбо, куда прибыла девятого января нового, 1904 года, после 23 суток пути. На рейде Коломбо друзья заметили несколько иностранных судов, при виде которых затаенная с давних пор мысль о бегстве с новой силой овладела несчастными пленными, и, сговорившись с другими товарищами, спавшими на верхней палубе, – они решили бежать. «Каталония» стояла у берега между английским угольным пароходом и японским судном, за «Каталонией» стоял французский корабль между двумя английскими судами, в третьей же линии от берега стоял немецкий корабль между пароходом Добровольного флота «Херсон» и американским судном. Мешкать было нельзя, каждый час был дорог. Э. Гауснер и оба брата Стейтлер решили бежать ночью, 14-го января нового стиля и вплавь добраться до русского судна. Остальные пленные с Вилли Штейном и Питером Ботой предполагали скорее достигнуть французского корабля.

Стояла темная ночь, все непосвященные в план бегства пленные спали, лишь одни часовые едва заметными силуэтами выделялись из мрака.

В 11 часов Э.Гауснер, крадучись, ползком, достиг борта и, крепко ухватившись за висевшую за бортом снасть, соскользнули по ней в воду. К счастью, вода была теплая, и беглец поплыл от «Каталонии», бесшумно рассекая её руками. До «Херсона» было по прямой линии около двух английских миль, а потому Гауснер направился правее, к английскому угольному судну, где, держась за якорную цепь, передохнул немного и поплыл затем ко второму английскому угольному судну, у которого также отдохнул. Затем, осторожно обогнув его, беглец прямо направился к «Херсону».

По рейду сновали дежурные пароходики, освещавшие водную поверхность электрическими рефлекторами; попадая в полосу света, беглец нырял и, вынырнув, продолжал свой путь.

«Херсон», готовый к отплытию из Коломбо, принимал в это время последний запас угля и матросы, занятые погрузкой, услышали оклик Гауснера и подняли его на трап. Два с половиной часа пробыл беглец в воде, руки его от сильного трения при соскальзывании по снасти на воду, вспухли и были в крови. Один за другим достигли «Херсона» и другие четыре беглеца, причем Вилли и Питер, вместо французского судна также попали на «Херсон».

Чудные дела Твои, Господи! Кто-то собирается с «Херсона» бежать, кто-то на «Херсон» – бежит… )

…«Что же с ними, господин капитан, делать-то?»

«Как что? Согласно морским законам, что надо делать с потерпевшими крушение, поднятыми из воды? Немедленно оказать медицинскую помощь, переодеть в сухое, напоить и накормить, после чего спать уложить…»

«А потом передать каторжников англичанам?»

«Хуй им в ухо, а не буров. Вы слышали, лейтенант, что буры-то, они по-русски говорили? Товарищами нас называли? Значит, вместе с НАШИМИ сражались… а мы их англичанам сдадим? Мой „Херсон“ – корабль Добровольного Флота Российской Империи, есть территория неприкосновенная. И вообще… С Дону – выдачи нет.

Но… на всякий случай – не показывайте мне буров, хорошо? Не люблю врать…»

… Молодой, рыжий, конопатый пенитель морей с двумя золотыми тонкими полосками на рукаве белого тропического мундира, бегом поднялся по трапу «Херсона»…

У последней ступеньки его ожидал, сияя «иконостасом», кавалер Ордена Святого Георгия Победоносца четвёртой степени (получил за штурм фортов Таку, где был старшим офицером на «Корейце»), а также кавалер Ордена Святого Станислава 2-й степени, Французского ордена Почетного легиона, Японского ордена Священного сокровища 4-й степени – капитан второго ранга Тундерман… (даже медаль в память военных событий в Китае 1900 – 1901 годов, именуемую в узких кругах «полтиником», не поленился прицепить… )

«Иконостас» произвёл на англичанина должное впечатление…

Отдав честь, просвещённый мореплаватель сообщил:«I say, Sir, May ask you, if you see any prisoners that got loose last night??»

Павел Карлович с чистой совестью, глядя ему прямо в глаза, честно ответил:«I personally did not see any fugitives.»

Потому как действительно, лично он никого не видел!

Английскому лейтенанту ничего не оставалось, как откланяться… под глумливое хихикание матросов…

Глава седьмая. «И голос набата в ночи известил что подвига час настаёт…»

Экспресс прибыл на станцию Маньчжурия около полуночи… Семёнов, сквозь сон услышавший, как неугомонный Линенич, накинув тужурку, по своему обыкновению отправился на инспекцию станционного буфета («Когда-нибудь он себе заработает ужасную диспепсию с этими пирожками»), поплотнее натянул себе на голову пушистое, верблюжье одеяло и перевернулся лицом к стенке куппэ…

Однако уснуть вновь ему в эту ночь было уже не суждено…

Дверь с грохотом отворилась, (не отъехала вбок, а именно распахнулась, ударившись бронзовой, литой, в стиле арт-нуово, ручкой о соседнюю, тоже распахнутую настежь, дверь) и ворвавшийся внутрь Линевич прямо с порога в каком-то отчаянном, истеричном восторге прокричал: «Вы выиграли!»

Семёнов со сна сразу понял: «Что? Что такое?»