Раса хищников

А поделать с этим ничего нельзя, поскольку наш вид смертен. Меня всегда, впрочем, удивляло, что, хоть сами мы смертны, тем не менее после нас остаются написанные нашей рукой строки. Мне очень нравился девиз на здании Львовского политехнического института: Hic mortui vivunt^{77}. Когда я беру в руки серьезную книгу, то интересуюсь, жив автор или нет. Если нет, я несколько иначе воспринимаю его слова.

Автоматические действия, четкая работа синхронно-корректирующего аппарата мозга — это одна сторона вопроса. Но есть еще и сознание. Последние научные данные свидетельствуют — и я давно это подозревал, — что сознание очень сильно рассеяно в нашем мозгу, и нельзя указать центр, в котором оно находится. Представление о том, что в самой середине нашей головы должно быть нечто маленькое, называющееся «я», — чушь. Речь идет о комплексе различных центров — оптических, акустических, кинестетических, двигательных и т. д. Все вместе складывается в единое целое.

Некоторые мозговые процессы можно, конечно же, совершенствовать, но в случае нарушений работы мозга, связанных с возрастом, возможность таких улучшений сокращается до минимума. Странным свойством моего мозга является то, что вечером, когда меня клонит в сон, я слышу какую-то мелодию, будто бы исполняемую оркестром — хотя я знаю, что никакого оркестра нет. Иногда это занятно, иногда без конца повторяющийся музыкальный мотив раздражает. Когда я засыпаю, мелодия исчезает, когда просыпаюсь — ее уже нет. Все это — симптомы порчи или усталости нейроматериала.

Для нас, людей, возраст 80–90 лет является верхней границей, и поэтому я с таким удовольствием читаю о жизни звезд, для которых 10 или 15 миллионов лет не играют никакой роли, или о галактиках, которые могут существовать 400 миллионов лет, или об эволюции, длящейся миллиарды лет… Я знаю, что мне самому бесконечно далеко до такого, но сознание того, что человеческий разум вообще в состоянии прикоснуться к тайне долговечности элементов вселенной, захватывает меня гораздо сильнее, чем те проблемы, которыми живет большинство людей. Я просыпаюсь в три ночи, не могу уснуть — интересно, что сейчас показывают по телевизору? Включаю, а тут стриптиз, этакое мягкое порно. Я понимаю, что это сильно связано с биологией человека, но когда я прочел, что руководство «Фольксвагена» заказывало своим менеджерам элитных проституток, то посчитал это возмутительным. Независимо от тех безобразий, которые творятся у нас.

В Германии теперь будет идти словесная война между госпожой Меркель^[269], кандидатом на пост канцлера, и Шредером^[270]. Политика сегодня стала областью, в которой конкретика утратила свою важную роль. Ни о какой квантификации или компьютерных моделях экономической ситуации речь не идет. Почему соперничество политических партий переродилось в борьбу за то, кто лучше нарисует радужною перспективу нового общества? К примеру, у нас теперь в моде IV Речь Посполитая^[271]. Почему четвертая, а не сороковая? Все это подшито бахвальством и дешевкой. Наше политическое мышление растворилось в луже лозунгов, сверху плавает Родина, кое-где Орел^{78}, кое-где Вера… Что произошло с наследием Иоанна Павла II? За несколько тысяч — совсем недорого — можно купить памятник ему и поставить у себя на садовом участке. Электрический заряд в электростатической машине, которая стоит на моем письменном столе, приобретает форму зигзагообразной молнии, потому что ищет путь наименьшего сопротивления, — и то же самое происходит в обществе. Верх берет все самое легкое, простое, самое схематичное.

Из-за своего возраста я уже неохотно соглашаюсь на интервью, но недавно ко мне пришла японка, очень милая и хорошо говорящая по-польски, которая перевела «Высокий замок». У нее были определенные сложности — например, что такое бигос^{79}? — но выручил Интернет. А вчера пришла француженка, которая считает, что я занимаюсь в основном мистицизмом и общей теорией созерцания. Я попробовал мягко ей объяснить, что она ошибается, но увидел, что мои усилия тщетны. К тому же мне было сложно изъясняться, потому что и по-французски я говорю уже не так, как в былые годы.

У гостьи из Токио я пытался узнать, что может японец почерпнуть из моего «Высокого замка». Что он из него поймет? То, что происходит с моими книгами, похоже на все шире и шире расходящиеся по воде круги от брошенного камня: с одной стороны, Бразилия и Португалия, с другой — Корея, Япония, Тайвань, Китай… Мне уже, собственно говоря, все равно, поскольку я очень стар, но, думаю, если бы мой отец, который умер здесь, в Кракове, в возрасте семидесяти четырех лет, узнал об этом, то, возможно, немного успокоился бы — он очень жалел, что я бросил медицину…

Август 2005

Политика, которой нет^{80}