Раса

Внизу, в карьере, блестит озерцо. Видно механизмы обнажили водотоки подземных источников. Вода постепенно заполняет низины и вскоре будет озеро. Заплывёт рыба, заползут мокрицы, заквакают амфибии, забурлит жизнь.

Проезжаем мимо пустующих клеток. Кто в них содержался? Мысли рисуют ужасающие картины. Мне даже чудится запах тлена. Суровые места, скорее б их проехать. Как назло, машина едва карабкается. Из-под гусениц срывается каменная крошка. Иной раз машина зависает над обрывом, ещё мгновенье и вездеход рухнет. Частота толчков сердца зашкаливает, дух захватывает. В ужасе. Смотрю на Грайю. Железная леди! Ни один мускул не двигается на решительном лице. Умелой рукой ведёт машину над пропастью. Она мне всё больше и больше нравится, даже, несмотря на необычный цвет кожи. Ну, а Семён, у того от восхищения, в глазах появилось серебро. Он смотрит на пещерную женщину как школьник на любимую учительницу. Грайя иногда ловит его взгляд, загадочно улыбается и ещё больше проказничает с машиной. Мне эти детские шалости надоедают, хочу вскочить и надавать прелестной женщине по попе. Заодно Семёну дать по уху. Малышня не понимает об опасности, возится на заднем сидении, друг друга мутузят.

Долго едем, а каменоломни не кончаются. Хорошо, что дорога не засыпана. Ага, накаркал, впереди завал. Грайя напрягается, забывает о Семёне. Лицо каменеет в тревоге. Глушит машину.

— Дальше пешёчком, — заявляет она. Вижу, ей это решительно не нравиться.

Детишки притихли. Они правильно оценивает ситуацию. Паршиво. Светочка шмыгает носом, Игорь прижимает её к себе, скалит зубки.

Выскакиваем из машины. Бластеры на изготовку. У жрицы плотно сжаты губы. Зрачки расширились во все глаза, пылают красным огнём.

Она первая лезет через завал. Стаскиваю её. Не женское дело подвергать себя опасности когда есть мужчины. От злости шипит, чуть ли не царапается, но я непреклонен, заставляю её занять место между детьми и замыкающим Семёном.

Перебираюсь через завал. Пока спокойно, но кто-то ж его устроил и не просто так. Всюду клетки. Двери открыты, кое-где валяются человеческие кости и черепа в мерзких оскалах. Воняет разложением, где-то валяются трупы.

Идём по дороге. Неизвестность давит на психику. Глаза лихорадочно шарят по сторонам, даже глазные яблоки запекло. Вновь завал. Перелезть через него уже нет возможности, он заполнен до свода. Но рядом ход ведущий вниз. Лезем по ржавой лестнице. Выходим на следующий уровень. Довольно чистый туннель. Клетки пустые, но ухоженные. Ощущение, будто их подготовили к заполнению. От этих мыслей становится жутко. Запах. Запах преследует всюду. Боже, когда это всё закончится! Вспышка в голове. Вот, всё и закончилось, мелькает запоздалая мысль. Сознание меркнет. Проваливаюсь словно в гроб.

Неприятное гудение, конечности дрожат, слабость. Глотаю, что-то солёное, чуть не рву. Кровь. Моя кровь. Губы разбиты. Голова пылает от боли. С трудом открываю заплывшие глаза. Знакомые места. Клетка. Я внутри. Она закрыта. Приподнимаюсь на локтях. Рядом стонет Семён и лежит без движения Грайя. Детей нет. Меня бьёт словно током. Вскакиваю. Удивительно быстро боль отступает. Я в клетке, ярость вскипает в крови. Подхожу к двери, хватаюсь за решётку. Трясу. Толстые прутья изгибаются, стонут, нагреваются, но… выдерживают мой нечеловеческий натиск. Семён подползает ко мне:

— Никита, я их видел, страшные очень. Детей забрали, — друг скрипит зубами. Зашевелилась Грайя. Со стоном перекатывается на живот, пытается встать. Семён забывает о боли, мгновенно оказывается рядом и помогает ей встать. Жрица держится за живот, губа рассечена, алая кровь льётся на волевой подбородок и с него капает на упругую грудь, выпирающую из материи комбинезона, задерживается у выпуклости сосков и срывается вниз, оживляя серую каменную крошку.

— Недооценила этот скот, — кривится горящее от ярости её лицо.

— Любого противника надо уважать, — не к месту заявляю я.

Жрица одаривает меня взглядом полным ненависти. Ёжусь, словно я во всём виноват. С раскаяньем повторяю про себя: «язык враг мой».

Грайя улавливает моё состояние, взгляд теплеет:

— Прости, меня заносит, — говорит она, потупив взор. Не по рангу ей оценивать мои умозаключения.

А вот и они. Из темноты выплывают долговязые фигуры. Ничего общего с каннибалами Новой Гвинеи не вижу. Осанки гордые, зелёная кожа блестит словно мрамор. Излишеств в украшениях нет, одежда лёгкого покроя, прикрывает тела вплоть до голых пяток. На поясах сверкают острые клинки. Безусловно, это не каменный век. Грайя предвзято к ним относится. Но суть нашего положения, очевидно, это не меняет, мы для них мясные животные.

Людоеды приблизились к решётке. Изучают нас. Глаза холодные, лица бесстрастные. Я подхожу совсем близко, впиваюсь взглядом в глаза. Они легко выносят взгляд, но нечто улыбок скользит по лицам.

— Вы, что, нас съедите? — в упор гоню им мысль.

Они смеётся столь весело, что теплеет на душе.

— Неужели считаете нас человекоедами? — их мысли как бабочки порхают над нами. — Мы скормим вас Другим, — бабочки обломали крылья и рухнули к нашим ногам.