В своё время Лев Толстой использовал этот приём завлечения читателей, начав русский роман с обширного французского текста. Читательская аудитория в то время была процентов на девяносто дворянская, а дворяне того времени пользовались французским едва ли не чаще русского. Вот на этот текст и залип. Массу удовольствия получил. Пока никого дома не было, Кирюшка не в счёт, вслух почитал. По голове ударило через сутки. Я ещё успел одно хулиганство придумать, прежде чем срубился.
Это было в первый раз. Потом просёк, что среди множества телеканалов, прописавшихся в нашем телевизоре, есть иностранные. Нашёл среди многих на английском, немецком и почему-то японском языках. С английским вообще легче всего, можно просто песни слушать и подпевать. Их там на музтв, как блох.
Хулиганство моё было в стиле троллинга, не знаю, какого уровня, но не нулевого, точно. Я подучил Кирюшку нескольким фразам на английском и строго-настрого запретил указывать на меня, если спросят, откуда он это знает. И несколько дней с наслаждением наблюдал, как он терроризирует родителей английской речью. Очень удачно применял её Кирюшка. Да с чувством. Я ему надул в уши, что это очень неприличные слова, которые на русском нельзя говорить, сразу в угол поставят. А на иностранном не поймут, так что вперёд.
Первый раз даже убежал подальше, чтобы отхохотаться втихушку. Такое лицо было у мачехи, когда она попыталась прочитать нотацию парню на тему «Что такое хорошо и что такое плохо», а он выкрикивает ей в лицо: «Ай донт андестенд!». Причём с выражением лица, с которым нахер посылают. Претензии в мой адрес отмёл. Сказал, что Кирюшка вместе со мной из телевизора всё услышал. Кажется, не поверили, но «какие ваши доказательства?».
И вот теперь расплачиваюсь. Детский мозг кипит от чрезмерных нагрузок. Наверное, ускоренно растёт, кости черепа не успевают, и возрастает внутричерепное давление. Может, я и не прав, но версия правдоподобная. Кажется, перебрал с освоением языкового наследства из прошлой жизни. Мозги выкипают.
— Кир, пожалуйста… — лежу с мокрым полотенцем на лбу на кровати. Просьба вести себя тише действует на Кирюшку безотказно. Он меня любит и уважает. Но просьба работает недолго, от пяти до пятнадцати минут. По истечении их опять вопли по любому поводу.
Он очень громкий. Отец утверждает, что это полезно для лёгких и развития всяких там бронхов и голосовых связок. Наверное, он прав. Хм-м, инициатива должна иметь инициативника, не мной придумано, не мне отменять. Выставляю брата в общую комнату.
— У меня голова болит, займите ребёнка, — еле стою, видок бледный, недавно тошнило, поэтому родители не спорят, — Кир, топай. И телевизор убавьте.
Родители не егозят, но дверь блокирую. Телевизор стихает, его бубнёж почти не слышен, да ещё я уши заткнул. Кирюшку отец уводит на кухню. Попробую заснуть.
При полной неподвижности и почти абсолютной тишине сразу становится легче. Очень я понимаю того мужика из анекдота, который с перепоя кота в окно выбросил за то, что тот громко топал. Таблетки не помогают. После лошадиной дозы анальгина как раз и стошнило.
Мне удаётся немного подремать, не больше часа по ощущениям. После этого шум в квартире снова восстанавливается до обычного уровня. Папахену надо бы вывести младшего на улицу и там его «разрядить». Не догадался. Мамахен в своём репертуаре, попала на какой-то сериальчик и забыла обо всём. Увеличила громкость, ради справедливости замечу, не до максимума.
Состояние моё слегка улучшилось. С уровня «хуже некуда» до колебаний между «плохо» и «совсем плохо». Очень осторожно встаю. Активизировавшиеся болевые датчики срабатывают при любых движениях тем сильнее, чем они резче. Реагируют и на звуки выше уровня еле различимого шёпота.
Медленно подхожу к двери, вытаскиваю клин, выхожу. Мрачно смотрю на мачеху, если она не полная идиотка, в чём её часто подозреваю, запросто прочтёт в моих глазах: «От тебя, тварь, ничего другого не ожидал». Или что-то наподобие того. Прочла, убавляет звук. Пока дохожу до прихожей, стоически терплю пару выкриков Кира из кухни.
— Ты куда? — Это папахен, слава господу, негромко спрашивает.
— Погуляю, может легче станет. С вами, блять, только сдохнуть… — не удерживаюсь от мата, выдержка у меня сейчас на нуле.
— Сын, — предостерегающе начинает отец, но смолкает.
— Если что, я у Зины. Так что не ищите меня, — с этим и ухожу.
Кирюшка дёрнулся было за мной, но напарывается на мой мрачный взгляд. Да и родители придерживают.
Лифт игнорирую, спускаюсь вниз по-стариковски долго. Во дворе никого, кроме совсем мелких, что гуляют с мамами. На полпути к подъезду Зины, слышу сзади настигающий топот. Обернуться не успеваю, меня с силой бьют по плечу. От удара и крика «Здорово, Витёк!» чуть сознание не теряю.
— Вот же ты с-сука, Димон, — шиплю на младшего Ерохина, старший чуть поодаль, и объясняю ситуацию. Потом бесцеремонно висну у него на плече.
— Тащи меня к Зине, если ты настоящий друг.
Бубнящие извинения Ерохины волокут меня к зининой квартире.