Рандом (СИ)

- Тебя интересует, спал ли я с ней после того, как все случилось? Тая может засунуть свои грязные слова себе в задницу. После того, как все началось, даже в такую больную голову как моя, подобная мысль не приходила! Я люблю... любил ее. Она была моей девочкой.  Я кормил ее, укладывал спать... Обнимал...

Меня накрыло. Слова пристыли к горлу. Я одним глотком осушил полстакана виски.

- Не переживай ты так, Макс! - напомнила о себе Влада. - Справимся!

- Справимся. Смешно. Ты даже не представляешь себе, о чем говоришь. Нашлась тут. Знаток.

- Что ты вообще обо мне знаешь? – вдруг прорвало ее. -  Да я заботилась об Антошке с первых дней! Когда маму выписали, отец вообще к Антошке не подходил! Бабушка и дедушка в Выборге. Так что это я помогала маме! Купала его, кормила. И что такое маленький ребенок уж знаю побольше тебя!

- Ладно, ладно. Успокойся. Разоралась.

- Я спокойна. И еще. Мне кажется, у нас появилась надежда.

- Думаешь? - я понял ее с полуслова.

- Надеюсь. В любом случае, помни, ты не один.

Я не сдержался, усмехнулся.

- Ерунда все это, Лада. Обман. Мы все одиноки. Каждый из нас. Это кажущееся не-одиночество вынужденное. Ты что же думаешь, раньше та же Натаха спала бы с Султаном? Или в обычной жизни Алиска обратила бы внимание на Даньку?

- А ты на меня? - подсказала мне Влада.

Я посмотрел на нее. Она занавесилась волосами, но губы ее дрожали.

- Ладушка-оладушка...

- Скажи мне, что все не просто так. То, что происходит между нами.

Трогательная, милая, она пробила меня до глубины душа, напомнив прежнюю Дашку.

- Иди ко мне.

Она безропотно подчинилась, обошла стол и села ко мне на колени, заполнив пустоту между распахнутыми руками. Теплая, отзывчивая, она обвила мою голову, заставив уткнуться носом в тонкую шею. Туда, где билось сердце, стремительно отсчитывающее бесконечные тук-тук. Я прижался губами к ее шее, коснулся маленького уха, спрятанного в волосах. Она задохнулась, опустила голову, нашла губами мои губы. Горячая волна накрыла нас обоих, вошла внутрь, переиначила все по-своему. Одним росчерком пресекла тревожные мысли, часть отправила в прошлое, часть в будущее. В настоящем осталось хрупкое, податливое тело, так настойчиво отзывающееся на ласку.

Исполняя свой ритуал, пошла в туалет Дашка. В разорванной футболке, из которой торчал большой живот. Зачем-то постояла у входа на кухню, равнодушно окидывая взглядом наши обнаженные, блестящие от пота тела...

Я проснулся ближе к утру, на наспех разобранном диване в гостиной. С трудом разлепил глаза, отыскав в темноте разбудившую меня Владу.

- Макс, я не хочу тебя пугать, - сказала она. - Но у твоей Дашки, кажется, отошли воды.

Глава 11. Not found

Not found

Прикольно. Получается, нашлись слова после смерти. Я посмеялся бы, если б смог.

Смотри, у каждого пути должен быть свой конец. Плохой, хороший — отдельный разговор. Я не об этом. Вот ты вышел такой весь бодренький, посвистываешь, и все у тебя вери гуд. И внутри все поет, потому что ты знаешь, конец вот-вот, короче, скоро. Проходит там час, полтора, а еще не видно ни конца, ни края. И птички в твоей душе такие напряглись и о-па - подзабили малёхо на песни. Ты устал. А все идешь, но уже понимаешь, что всякие «вот-вот» и «скоро» не для тебя. Единственное, что тебе остается — это терпение. Нет, ты с удовольствием положил бы на него, но темы это не отменяет. Ты все равно, на хрен, идешь. И птички давно сдохли, и на душе тоска. А теперь самое страшное. Ты хочешь ведь знать правду? Ты начинаешь подозревать, что не знаешь куда и когда придешь. Незнакомое чувство, верно?

Ты, правда, такой идиот, или тебе все разложить по полочкам? Жизнь это наша — вот, что я имею в виду. И песни у тебя поются только тогда, когда ты знаешь, когда твой конец. Смешно звучит? Да поясню, не ссы. Мы все считаем, что наш конец прячется между цифрами восемьдесят-девяносто. А потом вдруг ты начинаешь понимать, что все может сложиться по-другому. Что ты, вроде, не обязан отбрасывать коньки так поздно, а когда — неизвестно. Во-от. Стоит тебе это понять — и ты попал. Завтра, сейчас, потом — для тебя вполне реальные отрезки пути, а для твоей смерти — пшик, капля на раскаленной крыше.

Ненавижу всю эту философскую хрень. Объяснил как смог, а ты понимай как хочешь. Скажу честно: я не отмерял себе ни восемьдесят, ни девяносто. Но и не думал, что все случится так скоро. И вообще, была мыслишка считать себя бессмертным. Ну, смейся, смейся. Давай, делай вид, что знал, что на уме у того, кто это затеял. Но я ж мог надеяться, да? Когда все вокруг шизанулись, я стал избранным. А что, разве не так? Каждый бы на моем месте подумал бы то же самое. И ты! И ты! А результат?

Кровь, поначалу хлещущая из моей груди, свернулась. Пальцы, которыми я зажимал рану слиплись. Глаза остекленели, сердце не билось. Дверь за человеком, который меня убил, закрылась и мне некого стало ненавидеть. Мимо ходила Машка-Надюха, отмеряя себе шаги обычными чтоб-ты-сдохами. А я молчал. Я умер.

Я сдох.