Рандом (СИ)

Рандом Ирина Булгакова

Осень. Глава 1. Влада

РАНДОМ

Посвящаю маме

- «Нельзя поверить в невозможное! – сказала Алиса.

- Просто у тебя мало опыта, - заметила Королева. – В твоем возрасте я уделяла этому полчаса каждый день! В иные дни я успевала поверить в десяток невозможностей до завтрака!»

Льюис Кэрролл «Алиса в зазеркалье»

Пролог

…А потом я сидела на крыше Исаакия. Под приливным дождем, под куполом, заслонившим небо тусклым золотом. Я сидела на железном мостике, свесив ноги в темноту. Струи дождя, скатываясь по гладким листам, падали мне на лицо, смывая слезы. Я чувствовала на губах только воду, лишенную вкуса - и это было к лучшему.

Я плакала первый раз после того, как все началось.

В узких окнах собора, прямо за моей спиной на подоконниках горели свечи. Их зажгла я. Самое странное, что меня продолжала пугать темнота. Словно она была виновата в том, что случилось. Подкралась незаметно, когда я спала, вырвала из моей груди живое настоящее,  проросшее кровеносными сосудами знакомого до мелочей мира, равнодушно подбросила как мяч высоко в небо. А в пустое нутро втолкнула отчаяние, заменившее друзей, семью. И будущее.

Мне не нужно было присматриваться, чтобы разглядеть Кира. Он послушно стоял там, где я его оставила - под фонарем. Свет то вспыхивал, то гас. Кир стоял под этой азбукой Морзе, в которой давно точки перепутались с тире. И свет то выпускал из темноты его крохотную фигурку с белым лицом, облепленным черными волосами,  то снова прятал во мраке. Мне каждый раз казалось, что свет потеряет Кира - он останется в темноте, а в белом круге под фонарем проявится лишь потрескавшийся асфальт, да мутные потоки воды.

С другой стороны  площади, мимо гостиницы «Англетер»,  среди застывших без движения машин брела лошадь. Время от времени она останавливалась и роняла голову в высокую траву у бордюра.

Я, Кир и лошадь – мы втроем встречали ненастный закат первого октября.

Город жил. Им словно овладела болезнь. Она влажным туманом текла из пор канализационных люков, невнятно бормотала, пенясь у забитых стоков. Она промозглой сыростью придавила проспекты, площади, улицы. И намертво застряла в глотках каменных львов – призванных и  не сумевших защитить город.

Время давно потеряло свое значение. Не стало будней, ожидания праздников. Время перестало делиться на рабочее «ой, не хочу, но надо», и «ура, наконец-то, выходной!». Туда же, в небытие отправились и праздники. Хотя… Я тут подумала: Новый год, наверное, я буду ждать. Я соберу много часов и пусть все они показывают разное время. Я буду по каждым загадывать желание, записывать на бумажках. Я буду жечь их и есть пепел. Я съем килограммы пепла в надежде, что хоть одно из них сработает.

 Сначала события казались плохим сном. Потом моим личным наказанием – маленьким адом, уготованным  в пятнадцать лет, кто знает за какие грехи? Или чьим-то дьявольским неудачным экспериментом.

Потом объяснений не нашлось. По крайней мере, тех, с которыми я могла бы жить. Пусть и сморщившись, как банный лист.  Или как печеное яблоко… Черт бы побрал все эти сравнения! Да и кому их слушать теперь? Кому исправлять? Делать умное лицо и говорить, устало качая головой: «Владислава, сколько раз тебе повторять – морщиться можно как печеное яблоко. А банный лист липнет. Так говорят про людей»…

«Мама! Не называй меня Владислава! Ты же знаешь, я люблю, когда меня зовут Влада!» - безумно  хочется крикнуть той, кто сейчас стоит у плиты и жарит блины на сковородке.

Женщина с отросшими волосами, давно потерявшими форму, исхудавшая, с ввалившимися щеками, повторяет снова и снова то, что делала вчера, и позавчера, и месяц назад: она осторожно наливает тесто из ковша на сковородку.

Только теста в половнике нет. Как нет молока в холодильнике, яиц и масла. Женщина наклоняет ковш над сковородкой, не замечая, как потрескивает металл, нагревая пустоту.

Часть первая

Осень

Влада