Рандеву с йети

Ирина взяла его руку, широкую, сухую и теплую, и ощутила осторожное пожатие — и таковым же и ответила.

— С шестым чувством у вас все в порядке, — жестом пригласив ее садиться, сказал Виталий. — И это правильно. У нас по-другому нельзя. Но вы не подумайте, что я нарочно хотел поставить вас в неловкое положение. Просто не успел сказать положенное «Стой, кто идет, стрелять буду». Вы так решительно ворвались в наши кущи.

— А у вас это что — караульная будка?

— Да нет. Скорее — приют для уединенного размышления. Но ворота отсюда видны как на ладони. И улица. При полной собственной слитости с пейзажем. Так что если вас издалека смутила наша привычка оставлять все двери настежь — так зря она вас смутила. В нашей службе безопасности безопасность превыше всякой службы.

«Ага, — подумала Ирина, — врун несчастный. Он, видите ли, не успел меня окликнуть. Но весь мой танец перед воротами наблюдал с удовольствием».

— Это хорошо, — кивнула она. — Я тоже большой поклонник неформального общения с параллельной проверкой на вшивость. Но, собственно, мне было велено явиться к десяти часам и устроиться на службу. И кому же прикажете вручить верительные грамоты? Лично вам?

— Да нет, отчего же, — в тон ей ответил Ларькин. — Верительные грамоты вручаются главам государств и правительств. А я здесь — скромный министр внутренних дел. Так что по вопросу постановки на учет и выдачи талонов на питание — это к шефу. В стеклянную дверь, потом в деревянную, потом по коридору вторая дверь налево.

— Ну, что ж, пойду попробую, — сказала, поднимаясь со скамьи, Ирина.

— Пойдите попробуйте, — оживился Ларькин. — Удачи. А как закончите переговоры на высшем уровне — милости просим в наш скромный буколический уголок на чашку кофе. Кофе обещаю настоящий, по-арабски. Чтоб было, чем унять расстроенные нервы.

— И вам всего хорошего, — ответила Ирина, уже стоя в дверном проеме. — А от кофе, — и она щелкнула пальцем по жесткому листику плюща, — и впрямь не откажусь. Спасибо. — И пошла к застекленной, переблескивающей на солнышке разноформатными стеклышками веранде.

* * *

26 июня 1999 г. Москва. 10.10.

Майор Борисов сидел за огромным, с резными ножками и боковыми панелями, явно перешедшим конторе по наследству от прежних, еще дореволюционных владельцев столом и внимательно изучал какие-то бумаги. То ли из-за этого неохватного — что вширь, что в длину — стола, то ли по контрасту с Ларькиным он показался Ирине коротышкой: приземистый, крепко сбитый, с квадратными плечами и бычьей шеей, и краснеющий при малейшем физическом усилии — начиная все оттуда же, с шеи. Седины на висках у него было, пожалуй, чуть больше, чем на вложенной в досье фотографии, а в остальном именно таким Ирина себе его и представляла. Джинсовая рубашка, под ней нейтрального серовато-зеленого цвета майка. Глубокие «вороньи лапки» в уголках глаз. Глаза темно-серые, движения внешне неторопливые и даже замедленные. Что ж, дело ясное, инструктор по рукопашному бою.

Первую фразу, которой новый начальник встретил Ирину, приветливой назвать было никак нельзя.

— Вы опоздали на десять минут, почему? — спросил он, стрельнув в ее сторону глазами и опять уткнувшись в свои бумажки, так, словно ответ на заданный вопрос его совершенно не интересовал.

— Никак нет, — ответила Ирина, приняв тот же самый тон, что и с Ларькиным. Почти. С поправкой на возраст и статус собеседника.

— Что значит — никак нет? — Борисов соизволил-таки оторваться от текста и на сей раз уже с явным интересом окинул Ирину взглядом.

— С без одной минуты десять до восьми минут одиннадцатого, находясь на территории учреждения, я имела предварительную беседу с капитаном Ларькиным, — отрапортовала Ирина, твердо глядя прямо перед собой, то есть в окно за спиной майора. Окно выходило на глухую стену какого-то соседнего строения. Стену не ремонтировали и не штукатурили как минимум лет пятьдесят.

Майор Борисов понимающе хмыкнул — точь-в-точь как Ларькин, отметила для себя Ирина. «Может, насчет внебрачного сына отца-командира я и не ошиблась…»

— Ладно. Давайте ваши документы.

Ирина привычным жестом расстегнула сумочку — и обомлела. Документов на месте не было. Утром она пять раз проверила, все ли на месте, и в последний раз, уже перед зеркалом в прихожей, еще раз вынула их из сумочки и тут же положила обратно. Да и потом, в метро, доставая книгу (она еще в десятом классе освоила эту всеобщую московскую привычку — читать в метро, и автоматически хватала теперь с полки первое, что попадется под руку прежде, чем выйти из дома), тоже краем глаза уцепила — корочки на месте, послужной на месте… Оставить она их нигде не могла, да и не свойственна ей была забывчивость, отродясь за ней такого не водилось…

— В чем дело? — Борисов удивленно вскинул брови.

— Видите ли, Юрий Николаевич, — набрав воздуха в грудь и чувствуя, что против воли заливается румянцем, выпалила Ирина, — я не знаю, как так могло получиться, но документов у меня при себе нет.

— Что значит нет?

— Нет, и все.

— Вы забыли их дома?