Рана

В поэзии Филомела, наравне с ласточкой и соловьем, стала символом поэтического голоса. Многие поэты, начиная с Батюшкова и заканчивая Бродским, обращались к этому образу. Почему в мужской поэзии символом поэтического духа стала женщина, которую изнасиловали и лишили органа говорения ради сохранения репутации властного мужчины-насильника? Отвечая на этот вопрос, можно уйти в дискурс обличения идеи мужского творчества и мышления о природе поэзии. Но такой разговор переведет всеобщее внимание к фигуре мужчины-поэта и в очередной раз отдаст женщине функцию инструмента его возвышения.

Я бы хотела писать о Филомеле. Что с ней произошло? Она была заперта в лесной хижине. Многие теоретикессы феминизма и женского письма писали о значении территориально-символического размещения женщин. Можно вспомнить Люс Иригарей и воспользоваться пространственной метафорой, которую она использовала для обозначения места субъекта в дискурсе. Филомела не только вынесена из публичного поля – из города в лес, она заточена в хижине, ее охраняет войско Тирея, у нее нет ни малейшего шанса вырваться в город. Она подвергнута двойному исключению, а после изнасилования – тройному. Она грозит Тирею, что расскажет о содеянном им в городе, и тот отрезает ей язык, чтобы она не могла ничего рассказать. Интересно, что в «Метаморфозах» Овидия Филомела обещает, что ее услышат не только люди, но и скалы, и лес, и боги. Сила ее бунта настолько велика, что ее речь может достичь сознания нечеловеческих существ и объектов.

Иригарей говорит о том, что женщина должна отказаться от андроцентричного языка, чтобы прийти к своему собственному языку выражения. Филомела лишена возможности отказа, ее язык насильно отсечен. Но что происходит с языком Филомелы? Овидий пишет:

…Языка лишь остаток трепещет,
Сам же он черной земле продолжает шептать свои песни.
Как извивается хвост у змеи перерубленной – бьется
И, умирая, следов госпожи своей ищет напрасно…

Обрубленный язык Филомелы еще шипит на земле. Ярость его настолько сильна, что, даже погибая, он продолжает говорить правду. Недаром Овидий сравнивает язык с шипящей змеей: речь женщины здесь воспринимается как хтоническая, доисторическая, а значит, причастная к созданию мира и находящаяся в контакте со всеми его существами и объектами.

Филомела покидает свою лесную тюрьму, она нашла язык выражения – изобразительный. Язык прикладного искусства всегда считался низким и анонимным, оставаясь в тени большого искусства и политики. Но этот язык она находит вынужденно; поэтому Лавинии Шекспира отрубят руки – насильники помнят урок Филомелы.

Казалось бы, чего еще желать – Филомела свободна. Прокна верит ей, ведь самым страшным для Филомелы было не то, что она была изнасилована, а то, что это насилие совершил муж ее родной сестры. Такое положение вещей делало Филомелу соперницей Прокны. И Прокна здесь действует в рамках античной этики, но ее действия можно трактовать и с позиции сестринского феминизма. Она жестоко мстит Тирею за свою сестру и его измену.

Однако отсеченный язык Филомелы уже мертв, истлевает на земляном полу лесной хижины. Он не выведен на свет, но он помнит и ждет. И ласточка/соловей должна вернуться за языком, освободить его из-под стражи и снова обрести его, чтобы песня зазвучала и пробудила женщин, скалы и лес.

*