Ракеты. Жизнь. Судьба.

большой и хороший опыт.

Причины подобной смелости Афанасьева мне непонятны до сих пор, но

партийное начальство ничего не забыло и ничего не простило, и спустя

несколько лет после этих событий нашего министра перевели на должность

министра одного из открытых машиностроительных министерств, что было

существенным понижением.

Но это спустя много лет, а пока для нас это означало, что, не считая двух

разных по программному обеспечению ракет, мы получили и две вполне

независимые надзорно-подгоняющие инстанции: аппарат ЦК КПСС вместе с

аппаратом пребывающей в Кремле военно-промышленной комиссии

(общеупотребительное выражение – ВПК) с одной стороны (по 15А14), и

аппарат нашего министерства (по 15А30) с другой.

Приоритет сверхтяжелой ракеты был неоспорим и в глазах Минобороны, мы

начали с СУ 15А14. Только ею интересовались, приезжая из Кремля и со

Старой площади и, главное, что их беспокоило, чтобы даже малейшая

характеристика 15А14 была не хуже, чем у 15А30. На эту тему я писал

огромное количество справок и многократно вызывался для личных докладов в

отдел оборонной промышленности ЦК и в ВПК.

Так как первостепенная важность 15А14 никем не оспаривалась (включая и

Минобороны и наше министерство), все согласились, что сначала мы будем

делать ее СУ, а потом уже – СУ 15А30.

59

Мы оказались разработчиками сразу двух СУ двух важнейших советских МБР и

постарались максимально унифицировать эту работу, просто как способ

собственного выживания, но все же по математическому обеспечению

пришлось делать две разных системы, так как ракеты-то были разные.

Работы по созданию СУ 15А14 оказались очень сложными. Это была первая

наша СУ такого типа, так что методика разработки делалась вместе с самой

разработкой. Это была первая для нас МБР с РГЧ, так что и здесь все вопросы

были новыми. Конструкция самой головной части оказалась весьма сложной и

плохо учитывающей возможности СУ, боевые блоки (их ведь было 10),

размещались в два яруса на так называемых «пантографах» и «перевертышах»,

их нужно было отвести за поле конструкции платформы и очень аккуратно

отделить от ракеты, чтобы не ухудшить точность стрельбы. Алгоритмы такого

разведения делала, конечно, лаборатория Батаева. Аппаратуру, необходимую

для отработки программ БЦВМ (это ведь не наземная универсальная машина),

тоже пришлось изобретать и у нас на заводе изготавливать.

Работы по бортовому программированию и определили сроки создания СУ.

Остальные разработчики ракетного комплекса докладывали, что у них все в

порядке, и они нас ждут, так как все знали, что бортовой программы еще нет.

Потом выяснилось, что это не так, и что у всех достаточно еще и своих дел, но

это все потом.

Для создания бортовой программы 15А14 мы потратили невероятно много сил и

нервов, причем все это сопровождалось постоянными комиссиями на самом

высоком уровне, задававшими один и тот же вопрос: когда будет и почему до

сих пор нет, хотя сроки, заданные постановлением ЦК КПСС, уже истекли. В

ответ на робкие попытки сказать, что мы делаем эту работу впервые и еще

плохо ощущаем необходимые сроки, мы слышали в ответ поучения:

«руководить – значит предвидеть» и т.п.

Но все же мы сделали эту программу и провели первый пуск ракеты, кстати,

неудачный из-за плохой работы завода №586, который долгое время не

переставал нас торопить, утверждая, что ракета стоит готовая и ждет только СУ.

Пока разворачивались пуски 15А14, мы, не переводя дыхание, переключили все

наше оборудование на разработку СУ ракеты 15А30, где нас подгонял уже не

ЦК, а собственное министерство, чем особенно увлекался заместитель

Министра, которому мы были непосредственно подчинены. Человек он был

абсолютно невежественный в вопросах БЦВМ и их программирования, но

руководил, причем дело доходило до анекдотов. Однажды по поручению

Министра он выехал в Свердловск, где разрабатывалась тоже цифровая СУ для

МБР на подводной лодке. Свердловские коллеги не успевали (проблема

создания математического обеспечения остро стояла и у них), зам. Министра

приехал их ускорять. На его стандартный вопрос, когда будут готовы приборы,

последовал ответ, что приборы готовы, но нет программ. Он немедленно заявил,

так в чем дело, сядьте и за ночь напишите, и чтобы утром машина с приборами

уехала в Миас к разработчикам ракеты. До готовности летной программы

60

свердловчанам оставалось не менее года напряженной работы, но зам. министра

разницы между словами «программа БЦВМ» и, например, «программа КПСС»

не понимал. Вот на таком уровне нами руководили. Единственное, что

регулярно делал этот чиновник, он каждое утро звонил мне и спрашивал, где же

летная программа 15А30, так как ему нужно докладывать министру. Мои

попытки объяснить, что дело не в одном дне и даже не в одной неделе,