Ракетный гром

— Привезли в больницу... Вон она какая, больница-то, первый раз попал... И действительно, больно тут, колют живого, шлангом в рот тычут. Противно. Машинкой брюхо просвечивают... По-научному в гроб кладут. — Опять его губы вздернулись. — Больница... Устал, силушка уходит... Боль-ни-ца... — Глаза его закрылись, и Водолазову показалось, что старик сейчас умрет и он не успеет спросить о Лохматом кургане. Водолазов заторопился:

— Никодим Афанасьевич... Слышите ли вы меня?

— Сказывай... сказывай...

— В поле, там, за городом, есть курган... Лохматый курган. Говорят, под ним река течет. Припомните, может, слышали?

— Река... Под землей текут реки. Про это читал в книгах... Доктор, ты чего молчишь? Поднимешь меня али нет? Философия... Отчего же я умираю, а?

— Переутомились, подлечим, встанете, — сказал Дроздов, подойдя к Горбылеву. Он проверил у больного пульс и отошел в сторону. Горбылев открыл глаза, погрозил пальцем:

— Не обманывай. — И, потрогав бороду, продолжал: — Есть начало, и есть конец. Так на земле и будет. Подлечим... Несправедливо... Смерть у ног... Я ее не страшусь, не я первый, не я последний. — Он вздохнул глубоко, как только мог. — Умирать неохота. Владимир Иванович, отпугни ее, отпугни... Я же царь и бог всего земного. — шептал Горбылев, задыхаясь. — Вселенная покоряется человеку... Вселенная!.. А она кто, та смерть?.. Холодная невидимка... невидимка... Вот и подош...

— Он умер! — воскликнул Водолазов.

— Да, умер, — сказал Дроздов.

Они вышли из палаты. Водолазов поспешил в машину, чтобы продолжать свое дело. Дроздов надел походную куртку.

VI

Стук Наташиных каблуков оборвался, в комнате стало очень тихо, до того тихо, что Галина Петровна услышала удары своего сердца: «тук-тук-к, тук-к-тукк». Она поднялась, подошла к Алешиной кроватке, долго вглядывалась в фотографию внука. Она нашла, что внук больше похож на Громова, и это неожиданное открытие подействовало на нее успокаивающе. Но только на одну минуту. Галина Петровна взяла чемодан, чтобы уложить свои вещи, и вновь почувствовала удары сердца. Открыв чемодан, она присела на край Алешиной кроватки. Теперь думала только о Громове. «Наташа его не любит, нет, нет... Если бы он знал». Захотелось немедленно, сегодня же сказать об этом зятю. Укладывая вещи, она повторяла: «Скажу, скажу, пусть знает, пусть знает». За двухнедельную жизнь в Нагорном Сергей ей очень понравился, и вовсе не тем, что был к ней внимателен и приветлив, а тем, что чем-то напоминал ее молодость, ее работу в городском Совете, когда она только осваивала новую для нее должность заместителя председателя городского Совета. Она не знала, когда начинается и когда кончается день, не знала, что такое усталость и что такое личная жизнь. У нее было много обязанностей, она делала доклады, обследовала условия жизни рабочих, принимала многочисленных посетителей, разбирала жалобы и была очень довольна, когда ей говорили: «Спасибо, Галина Петровна... Если бы не вы...» При этом она краснела и застенчиво отвечала: «Извините, это не я, таковы наши советские законы». А придя домой, падала на диван, чувствовала себя самой счастливой на свете: она, простая прядильщица, стоит у власти. Счастливой просыпалась, счастливой бежала на службу.

Именно так живет и Сергей Громов. А вот Наташа этого не понимает или не желает понимать. Мирить их, чем-то помочь, чтобы они не разлетелись в разные стороны, Галина Петровна не собиралась, она понимала: в ее положении это не под силу. Надо уехать быстрее, чтобы не быть свидетельницей Наташиных вздохов и недовольств мужем. К тому же Галина Петровна сегодня окончательно убедилась: она не авторитет для дочери, прошлые ошибки та не может забыть...

Ей стало плохо. Она похолодевшей рукой откупорила пузырек с кордиамином, накапала в рюмку. Лекарство немного успокоило. Когда уложила вещи, пришел Громов. Сергей сразу заметил чемодан, спросил:

— Куда это вы собрались?

— Домой, Сергей Петрович...

— Почему? Говорили, надолго приехали. Это не по-военному, Галина Петровна: у нас слово — закон.

Она усмехнулась:

— Гость хорош, когда он на следующий день уезжает.

Громов снял галстук, прошел на кухню. Умываясь под краном, крикнул:

— Какой же вы гость, мамаша!.. Это вы зря...

Он долго вытирался полотенцем. Она стояла в дверях и смотрела на него так, будто впервые видела: белозубая улыбка, льняного цвета волосы, закрывшие один глаз, смуглое, очень крепкое тело, обнаженное до пояса, вызвали в ней чувство материнского восхищения. Он заметил это, поиграл мускулатурой, по-мальчишески постучал по груди:

— Звенит, как колокол! — И, надев сорочку, спросил: — Наташа не звонила?

Она не ответила, засуетилась у стола, предлагая поужинать. Но Громов сказал:

— Подождем Наталью. — И прошел к пианино. Сел, очень тихо сыграл Брамса. Потом, вскинув взгляд на Галину Петровну, подмигнул: — Мать, хочешь нашу? — Ударил по клавишам, запел: