Ракетный гром

— Ефрейтор Цыганок, куда смотрите, куда? — Костя же смотрел только на прибор и был готов в любую секунду выкрикнуть необходимые расчеты. — Секунда в нашем деле сражение выигрывает!

— Волошин! Ай-яй-яй... уснул.

Волошин добродушно отвечал:

— Извините, товарищ лейтенант, разве уснешь нонче...

Цыганок всегда находился:

— У Пашки мокро под мышками, ему надо обсушиться.

Узлов, по-мальчишески оттопырив губы, прищурив один глаз, почесывал затылок, и все понимали: лейтенант не сердится, а так... для острастки шумит. И сам он понимал, что просто так, но все же от своей «методы» не отступал: строгость — прежде всего...

Шахов с утра находился во взводе Узлова. Проверяя знание техники, он довел Узлова до каления. «Ты что же, сухарь, так придираешься? — возмущался Узлов, наблюдая, как инженер сыплет вопросы солдатам и сержантам. — А еще говоришь — человек! А сам этого человека носом тычешь, как котенка. Что ты хочешь от Волошина? Он на Марс ракету не забросит. Этот парень пятнадцати лет школу кинул и только в прошлом году поверил, что бога нет и что отец Гавриил, который проживает в Закарпатье, шарлатан, изувер, обманывал его, Волошина». А сейчас он без запинки отвечал на вопросы Шахова. Краснощекий, со спокойным взглядом сероватых глаз. Волошин вел себя так, словно перед ним стоял не проверяющий, а Костя Цыганок, рассказывающий очередную байку, к которым Павел давно привык, хотя каждая цыганковская байка тант в себе какой-нибудь подвох.

У Шахова даже сомнение промелькнуло: «Волошин ли это отвечает?» Он бросил взгляд на Узлова. И Узлов понял, что Волошин не даст срезать себя ни на одном вопросе.

Волошин отвечал последним, и, видимо, Шахов устал. Он вдруг задумался, потом поправил очки, отошел под навес, сел за столик.

— Вода есть? — спросил Шахов, заговорщически подмигивая Цыганку.

Цыганок бросился в дальний угол, где стоял бачок с водой:

— Минеральная, товарищ старший лейтенант, будете?

Шахов приложился к горлышку и так, не отрываясь, осушил бутылку.

— Хорошая водичка, — похвалил Шахов. — Что ж, голубчики, четверка вам улыбается. Поздравляю. Только носы не задирайте. Скоро из округа приедет официальная комиссия. Не подведете?

— Нет, — ответил за всех сержант Добрыйдень.

— Что-то недружно, — сказал Шахов, передавая бутылку Цыганку, который, посмотрев в горлышко, заметил:

— Гром аплодисментов не последовал, зал притих в ожидании комиссии. Устали ракетчики.

Шахов сдернул очки с переносицы, и его лицо заискрилось улыбкой.

— Замучил я вас? Ничего, еще немного, а там легче будет... — И шуткой заключил: — Сказал один, поднявшись на четвертую ступеньку бесконечной лестницы. А сейчас... перерыв на два часа! Отдыхайте.

Узлов проводил Шахова до шлагбаума. Солнце кипело в дымном небе. Земля дышала нагретым воздухом. Шахов, прощаясь, сказал:

— Твои ребята порадовали меня. Они будут хорошими ракетчиками. Признаюсь, спрашивал все, что сам знал...

— Это я заметил. Вначале мне хотелось дать тебе под бок: ты что, озверел? Скажи прямо, без громких слов: технику знают?

— Дима, только для тебя: знают. Но я вам еще покажу, еще не раз будет мокро под мышками...

— Иди ты отсюда, Игорь. Уходи с глаз моих!..

Узлов прыгнул через кювет, сразу оказался в чащобе. Лег на траву, пахнущую прохладой. Но тут же приподнялся на колени, увидел Игоря. Тот, отойдя от шлагбаума метров на тридцать, стоял на дороге, повернувшись лицом к городку.

— Чудак! Вот чудак, знают, говорит! — Он лег на спину. Над ним нависли иглистые ветви. Он заметил притаившуюся возле сухого сучка белку, маленький пушистый комочек с двумя темненькими бусинками глаз. Он смотрел на зверька мирно и покойно, и в эту минуту не существовало для него ни РПУ-2, ни Кости Цыганка, ни сержанта Добрыйдень, фамилию которого он до сих пор не может воспринять как фамилию. Была только белка со вклеенными в мордочку бусинками. Белка и он, двадцатичетырехлетний человек с лейтенантскими погонами на плечах и чувством недавно пережитого напряжения.

Трава, высокая и зеленая, у земли прохладная. Ветви, как ладони, прикрывали его от жарких лучей, бросали густые тени. «Земля-то какая хорошая! — подумалось Узлову. — Вот не знал!» Он потянулся до хруста в суставах, сильное его тело натянулось, как резина.

— В самом деле, жениться, что ли? — прошептал он. Стал вспоминать всех знакомых девушек. Не было настоящих встреч, не успел влюбиться. «Дурак, а надо бы... Лет-то тебе, Димка, двадцать четыре». Закрыл глаза. Из темноты выплыло лицо: вздернутый носик, глазки, как у белки, только значительно больше, темно-синий беретик, из-под которого пушатся неопределенного цвета волосы. «Катя. Катюша...» Он открыл глаза, и его пересохшие губы широко расплылись:

— Солдатик-рюмочка. И чего ты мне все вспоминаешься?