Райское Местечко

Я разбирал только отдельные слова, но вскоре понял, что это — неизвестная мне песня, наверное, очень старая, потому что слова были все знакомые, но складывались они в необычные сочетания. И хотя общий смысл текста ускользал от меня, песня создавала общее настроение светлой грусти, мне хотелось слушать ее еще и еще, было в ней что-то пусть печальное, но очень притягательное. Однако все имеет свой конец. Когда песня закончилась, раздался совсем уж неразборчивый то ли стон, то ли скрежет, а потом хрипловатый голос отчетливо произнес:

— Нет, про голубые глаза я петь тебе не буду, это всегда ты мне поешь!

Я узнал голос Мелиссы. Значит, это она сидела в спальне Ласточки и пела ему песни.

— Лучше я тебе другую спою.

В следующей песне я прекрасно понимал и все слова, и их смысл. Стихи были очень красивые, но тоже довольно грустные. Неужели все старинные песни такие печальные? Я чувствовал в них какую-то безнадежность, обреченность, покорность тому, что называют судьбой.

Я тихонько стоял, забыв о холоде, боясь пошевелиться и выдать свое присутствие. Какой-то частью своего сознания я понимал нелепость ситуации: я, заслуженный капитан, зимней марсианской ночью стою на балконе в халате, наброшенном на голое тело, и подслушиваю, как Адмирал Космофлота поет лирические песни экс-вице-адмиралу… Но уходить мне очень не хотелось.

Тут Борис опять что-то проскрипел, и Мелисса сказала:

— Ну, хорошо.

Ах, этот запах хризантем!
Листвы опавшей за ночь запах,
Бессонной ночи горький запах,
Осенний запах хризантем.
Не искушай!..

И дым болгарских сигарет
Нас разделил надежней стали.
Как пробиваться мы устали
Сквозь дым болгарских сигарет!
Не искушай…

Судьбу обманывать не нам,
Ведь мы жалеть себя не станем.
И птиц, отбившихся от стаи,
Судьбу предсказывать не нам…
Не искушай…

В этот момент я развернулся и тихонько ушел в свою спальню. Я не дослушал эту песню. Мне послышалась в голосе Мелиссы какая-то горечь. Не та отстраненная грусть или тоска, с которой поют чужие песни, а что-то другое, очень личное. Это подслушивать было неправильно. «Не искушай!.. — звучал у меня в голове ее тихий голос. — Не искушай…»

Я лег и закутался в одеяло. Приятно было согреться и дышать при этом морозным воздухом, заполнившим мой номер, пока я стоял на балконе.

Я закрыл глаза и попытался заснуть, но сон не приходил. В мыслях и чувствах моих был какой-то сумбур. Нет, я не ревновал Мелиссу к Ласточке, как в тот момент, когда он обнимал и целовал ее в диспетчерской. Но я чувствовал, что чего-то не понимаю в отношениях между селферами.

Между Мелиссой и Ласточкой были чувства явно гораздо более сложные, чем те, что вмещались в понятие «старинная дружба». Но это была и не любовь, как мне показалось. По крайней мере, в человеческом понимании этого слова. Но что же это за чувства? Любовь, дружба, симпатия, интерес, обидж, влюбленность, приязнь, расположение… Нет, это все были не те слова. Я понял, что человеческий язык беден. Да и откуда взяться в языке нужным словам, если сами отношения не имеют аналогов в человеческой истории? Какие формы могут принимать отношения между существами, которые легко меняют свою внешность, физиологию, пол и даже биологический вид? Которые могут становиться крокодилами, оленями, китами, доисторическими ящерами, и даже ящерами вовсе не земными! Хоть фантастическими монстрами, реально не существующими ни на одной планете! Хоть космическими объектами, как недавно объяснила мне Мелисса. Так что же тогда остается во всех этих превращениях неизменным, особенным, тем, что можно любить? И что тогда представляет собой их любовь? Во что со временем превращусь я, и что будет тогда с моими чувствами, с моей любовью к Мелиссе? И понимаю ли я, кого — или что — я люблю в существе по имени «Мелисса», которая так хочет быть человеком, женщиной, но, возможно, женщиной только кажется? И имеет ли смысл моя человеческая любовь к ней? А как понимает любовь она? Как они с Майклом любят друг друга? И если любят, то как же они могут годами находиться в разных частях Галактики? Как хранят верность друг другу? И хранят ли? И что такое для них «верность», какой имеет смысл? И как мне предстоит жить дальше?

Эти мысли в моем сознании сменились странными картинами любовных игр ящеров и почему-то дельфинов, и я заснул. Бог знает, что мне снилось в эту ночь. Утром я ничего не помнил.

Правда, то время, когда я проснулся, утром назвать было уже трудно.