Райский плод

Именно поэтому он исправно проводил в институте на парах первую половину дня, затем задерживался в библиотеке, готовясь к семинарам, и только после этого ехал на работу: заниматься делами их с друзьями пошивочно-вышивального цеха. Протестовать против этого Сашка не могла. Цех приносил доход, становящийся месяц за месяцем все больше. Глупо предъявлять претензии, когда твой молодой человек на глазах разворачивается в успешного и независимого предпринимателя.

Сашка, как будущий экономист, как-то попробовала разложить по полкам их «семейный» бюджет и приуныла. Получалось, что никакой семьи в полном понимании этого слова у них с Гороховым нет. А то, что есть, называется унылым словосочетанием «совместное проживание». Квартиру они снимали на паях, каждый платил свою половину. Продукты покупала Сашка на свои деньги, которые у нее, слава богу, имелись. Зато, если они выбирались в рестораны, то там расплачивался Фома. Выходило примерно одинаково: она подсчитала.

Одежду и всякие бытовые мелочи каждый оплачивал сам. Содержание машины тоже. Как таковые деньги Фома ей никогда не давал. И Сашка не знала, хорошо это или плохо. С одной стороны, ей на все хватало, да и становиться содержанкой независимый и успешный блогер Александра Кузнецова вовсе не собиралась. С другой стороны, если бы она снимала на паях квартиру с какой-нибудь подружкой, то со стороны их быт, наверное, выглядел бы так же.

Не было у них такого, чтобы сесть и спланировать общесемейные траты типа совместного отпуска или покупки, скажем, телевизора. Нет, телевизор им совсем не требовался, но дело ведь не в нем, а в том, что два близких человека обычно обсуждают, что именно им нужно купить, и откладывают на это деньги, и планируют, как именно отправятся за покупками, предвкушая проведенный вместе день.

Они с Фомой давно ничего не предвкушали, да и дней вместе практически не проводили. Если он освобождался на работе относительно рано, то еще заезжал к родителям: проведать больную бабушку. Анна Матвеевна, к счастью, шла на поправку, восстанавливаясь после перенесенного инсульта, сидеть с ней было уже не надо, но не упрекать же любимого мужчину в том, что он нежно относится к своей родне и заботится о бабушке.

В выходные Фома теперь тоже всегда уезжал. Либо в институт, либо на производство, либо к родителям. Сашка пару раз просила взять ее с собой – с Гороховыми-старшими у нее были прекрасные отношения, – но он каждый раз отговаривался и уезжал один. Еще Фома практически перестал дарить ей цветы, которые раньше регулярно покупал без всякого повода. А еще секс у них теперь стал редким и скучно-предсказуемым, как будто они оба были не молодыми девятнадцатилетними людьми, а давно живущими вместе пожилыми супругами, выполняющими обязательный, но не очень радующий ритуал.

Конечно, новизна отношений стерлась, да и острота того, что совсем недавно было запретным, возможным только урывками, тоже прошла. Сашка понимала, что, скорее всего, это неизбежность, случающаяся со всеми парами, вот только утраченной легкости и едва осязаемого, но постоянного флера счастья ей было жаль. Иногда практически до слез.

И самое ужасное, что это не с кем обсудить. Мама сидит в своем пансионате, в котором как сыр в масле катались матери-кукушки, собирающиеся избавиться от своих детей. Разговаривать с мамой Сашка могла через силу, не более чем по паре минут в день, отговариваясь делами. В один из таких разговоров мама вскользь упомянула, что познакомилась с фигуристкой Соней Майкиной.

Когда мама заговорила про Майкину, в ее голосе появилась какая-то странная интонация. Сашка ее заметила, но акцентировать на этом внимание не стала. Она знала, что Соня уехала в пансионат именно для того, чтобы тайно родить нежеланного ребенка, и тот факт, что они познакомились с мамой, служил лишним подтверждением того, что и мама собирается сделать то же самое.

Интересно, как она объяснит свое возвращение домой без ребенка? Не может же она признаться, что отдала его на усыновление. Скажет, что малыш умер в родах? Но это же не просто ложь, это же кощунство. Как после этого можно смотреть в глаза родным, друзьям, коллегам, слушать слова утешения и соболезнований? Когда Сашка просто думала об этом, ее пробирала дрожь отвращения.

С Наткой она тоже поговорить не могла. Во-первых, тетка до недавнего времени крайне легкомысленно относилась ко всему, что было связано с мужчинами, искренне полагая, что они как трамвай. Ушел один – придет следующий. Остепенилась она только с появлением в ее жизни Таганцева, но, помня бурную Наткину молодость, Сашка сомневалась, что теткин опыт ей поможет.

Подруги? В последнее время у всех сложилась своя жизнь, полная студенческих или рабочих забот. Да и обсуждать Горохова с общими одноклассницами, как считала Саша, неправильно. Оставалась только Аэлита Забреева, но несмотря на то, что Сашка искренне симпатизировала незадавшейся олимпийской чемпионке, они еще не стали настолько близки.