Райские псы

«Те, кого мы столь долго ждали, ступили на острова таинов. Нет предела их щедрости: пестрые шапочки, бубенчики с дивным звоном, сверкающие каменья (видно, из самых драгоценных, ибо нет их в нашем мире) раздарили они людям. Они бородаты, кожу имеют столь белую, что не бывает белее, источают они весьма сильный запах и знакомы им огонь и колесо.

Они напоминают людей. Но они больше чем люди (и совсем уж не похожи на тех бледноликих, что населяют далекие, унылые и туманные земли Востока).

Столь велико их простодушие, что кажутся они глуповатыми: застывают при виде самых обычных птиц и ныряют до изнеможения, чтобы поглядеть на рыб. Все приводит их в восторг, все поражает. Но в самый великий восторг и умиление погружаются они при виде женщин: толпой окружили они принцессу Анакаону, а благородную Сибоней даже кто-то — конечно, без всякого злого умысла — ущипнул.

Есть среди них боги старые, главные, и боги менее важные и значительные, какие должны подчиняться первым и прислуживать им.

Сомнений никаких нет: пришельцы — не те злые духи, что обитают в небесах Востока».

Вождь передал послание и вернулся в пальмовую рощу, где как раз в этот момент Гуайронекс велел юным девушкам приготовиться к приветственному танцу.

А иберы тем временем плескались в воде, маняще чистой и свежей. Обсыхали в тени пальм, мягко шелестевших ветвями под прикосновением ветерка.

Полуденный свет слепил. Адмирал близоруко щурил глаза, будто впотьмах искал укатившуюся монетку.

От песка и с поверхности моря поднимался пар. Все плыло, колебалось. Тонкие пальмовые стволы, казалось, затанцевали, стреноженные, в тот момент, когда зазвучали чувственные и напряженные ритмы раковин и тамбуринов.

И тогда сквозь раскаленные завесы воздуха, где человеческие очертания будто расплывались в ярчайшем сиянии, иберы увидели, как движется к ним цепочка девушек. Впереди скользили принцессы. Каонабо, Сибоней, Анао, нежнейшая Бимбу. Грациозно следовали они ритмам тамбуринов.

Волной захлестнуло пришельцев плотное молчание, какое бывает, когда перед придворными появляется папа. Смолкли голоса. Как сетью накрыло всех колдовское очарование увиденного. Смотреть, только смотреть…

Кто-то грубо толкнул слепого ландскнехта Озберга де Окампо, что-то еще бормотавшего, когда остальные будто окаменели в молчании.

— Карамба! Карамба! — прошептал ландскнехт, как всегда погруженный в свой собственный мир.

Анакаона — что за чудо! Кожа цвета корицы и меди. Ноги, летящие в ритме арейто. Как бы в отчаянии, почуяв волю, вдруг убыстряются звуки. Быстрее мелькают бедра принцессы. Бешеный ритм и грация. Чем не праматерь огненных мулаток?

Среди танца развязала Анакаона ленточки своей танги[70] и осталась перед ними обнаженной. Совершенно обнаженной, ритуально обнаженной. Жест-символ: пред лицом новых богов, пред началом нового теогенического цикла вновь обретала она невинность.

Адмирал, презирающий всякую банальную чувственность, с величием, достойным истинного потомка Исайи, отошел в сторону и поднялся на дюну. Там он преклонил колена.

— Аллилуйя! Аллилуйя! — И потаенное воспоминание об Изабелле, сообщнице и вдохновительнице в поисках Рая, пронзило его.

Он почувствовал, что испытаниям его пришел конец. Его колени касались гостеприимного тепла песка, райского песка. И был это Рай Авраама, Исаака, Иакова и — теперь уже без ложной скромности — отныне Колумбов Рай.

Каравеллы бросили якорь в чудесной природной гавани.

Началась нелегкая разгрузка, на берег спускалось все то, что необходимо, дабы один мир переделать в другой.

Бережно переправили большой крест, проделавший все путешествие на носу каравеллы. Доставлявшая его лодка едва не перевернулась.

Крест водрузили на высокой дюне — такая вот радующая глаз Голгофа — среди высоких и стройных пальм. Крест? Да, крест-виселица.