Раяд

– А ты знаешь, что с 1990 года в этом районе были сплошные группировки и они всем заправляли? Так вот, тогда никого в районе это не смущало, народ совершенно спокойно переживал все эти перестрелки, разборки. А ведь были и жертвы. Среди простого населения. А дальше происходит удивительная метаморфоза. Бандиты, уже ставшие практически родными, изгоняются какими-то новыми русскими. Причем с согласия и даже при помощи того самого народа, который был почти равнодушен к бандитам. Публичные дома сносятся под радостные вопли невесть откуда взявшихся демонстрантов, казино закрываются, и так далее. Теперь эти новые русские начинают вкладываться в инфраструктуру, строить что-то приличное, школы, больницы. Люди продолжают жить как жили. Постепенно выясняется, что новые русские хотят превратить этот район в элитный. А это значит, что начнутся выселения, переселения, старые дома объявят аварийными, ну и прочее. Однако это совершенно никого не смущало. Но грянул дефолт. Тут опять под вопли каких-то демонстрантов пишутся гневные письма и жалобы: «Мы – простые люди», ля-ля-ля. Вся эта затея с элитным районом как-то рассасывается, и теперь здесь появляются кавказцы и прочие иноземцы, которые как сыр в масле катаются. Строят рынки, ларьки, кафе, тот же кавказский ресторан, хотя он слегка за границей вашего района. И снова – на улицах нерусская речь, везде грязь, снуют безумные челноки, под складские помещения скупаются непонятными лицами квартиры на первых этажах, но при этом коренное население живет как жило. И так почти десять лет. После этого кавказцы исчезают. Квартиры снова перепродаются, появляются какие-то новые люди, а оставшихся нерусских начинают гнать поганой метлой, как будто только что о них вспомнили, хотя они почти десять лет жили здесь припеваючи.

– И какова же мораль сей басни? – вежливо спросил Геныч.

– Морали здесь нет, так как понятие морали относительно. Зато есть что-то, что не относительно, а очень даже постоянно.

– И что же?

– Это люди, живущие здесь, и их отношение к жизни.

– И какое же оно?

– А никакое, – спокойно, но с внутренним вызовом ответил Костя. – Им все равно.

Геныч переменился в лице.

– Что значит «все равно»?

– А то и значит. Когда их топтали, им было все равно, теперь они топчут, и им тоже все равно. Потому что если завтра, допустим, к власти придут те, кого они сейчас топчут, они совершенно спокойно согласятся на роль… как бы это сказать… топтуемых, что ли. Как будто им и не с чем сравнивать, как будто они каждый день начинают жить заново. Ты стихи про «немытую Россию» слышал?

– «Прощай, немытая Россия»?

– Угу. Страна рабов, страна господ. Ведь суть тут не в том, что Россия – страна, где есть господа и есть рабы, а в том, что здесь все – то господа, то рабы, а чаще и то, и то одновременно. Такие трансформеры.

– Стоп, стоп. До этого ты говорил, что все вот это – не наше, мол, они притворяются, врут сами себе, борются, значит, с хачами, а теперь, выходит, «им все равно». Как же это сочетается?

– А вот так и сочетается. От рабства до господства один шажок. И сделать его легче легкого. Но так же легко сделать его и в обратном направлении. Потому что у них даже господство превращается, в конечном счете, в рабство. Уверен, что и здесь так будет.

– Я чего-то не догоняю. Рабство, господство. Ну и как это противоречит идее о том, что они должны создать порядок?

– Никак. Порядок превратится в беспорядок, потому что это идейный порядок. Он идет не изнутри, не от естества, не от внутренней потребности, а от выдуманной веры в необходимость такого порядка. А русскому человеку нужна не головная, а душевная вера. Хотите интернационал? Пожалуйста! Хотите национализм? Не вопрос! Чего изволите?

– А господство, значит.

– А господство приведет их в то же рабство. Потому что русский человек ленив от природы, а господство требует усердия и трудолюбия. Так было и так будет. Но вам их не жалко. И мне их не жалко. Потому что.

– Потому что? – вопросительно вскинул брови Геныч.

– Потому что… им самим себя не жалко.

XXVII

Кроня и Костя сидели за столом на кухне Крониной квартиры. Сначала вроде хотели выпить, но почему-то желание быстро пропало. Теперь гоняли чаи и беседовали «за жизнь». «Беседовал» в основном Кроня, которому наконец удалось найти собеседника, готового выслушать все его жалобы без скептической усмешки. В соседней комнате мирно спал отец Крони, Николай Алексеевич – ничего серьезного, слава богу, у него не нашли. На всякий пожарный ему промыли желудок и посоветовали воздержаться от курения, алкоголя и жирной пищи, что немало позабавило старика – он и без того давным-давно не пил, не курил и воздерживался от соленого и жирного, хотя бы потому, что год назад пережил микроинсульт.

– А в общем, слава богу, что обошлось, – сказал Кроня и отхлебнул горячего чая, – а то я прямо перепаниковал. Спасибо за «скорую».

– Да не за что, – ответил Костя, выстукивая из пачки очередную сигарету.