Раяд

Хлыстов смотрел ему вслед. В его стеклянных глазах отражался сизый сигаретный дым.

XV

Всю жизнь Костя во что-то играл. Это было такое же неотъемлемое свойство его натуры, как у некоторых врожденный слух или, скажем, склонность к точным наукам. Но если каждый ребенок в той или иной степени склонен к непоседливости, любопытству и исполнению всяких нелепых ритуалов, то у Кости это принимало гипертрофированные формы. Он не мог просто принимать ванну – он должен был вообразить, что он подводник, или Робинзон Крузо, или кладоискатель. Он не мог просто идти в школу – он шел, петляя между деревьями, изображая то бандита, уходящего от погони, то разведчика, который направляется на конспиративную квартиру. В этом случае он начинал считать деревья по дороге в школу. Если деревьев было четное число, все нормально, если нечетное – явка провалена. Если пил чай с лимоном, то не просто сыпал сахар в чашку, а обязательно медленно и по возможности равномерно насыпая сахарный песок на плавающий кружок лимона, чтобы тот не перевернулся, а пошел на дно под грузом сахара (это ему, правда, никогда не удавалось). Если ел суп, то в тарелке у него происходили какие-то морские баталии – горох воевал с картошкой, лук с морковкой. Если ехал в метро, высчитывал, от какой до какой станции самый длинный путь. Если ехал по эскалатору, считал лампы. Если в магазине платил мелочью, делал это медленно-медленно, проверяя, как скоро потеряет терпение продавец или кто-то из очереди. Как-то в детстве мама повела его в Третьяковскую галерею, где он увидел картину «Купчиха за чаем». Дородная купчиха держала в мясистых пальчиках блюдце с чаем, из которого, видимо, и собиралась сделать очередной глоток. Картина произвела большое впечатление на Костю. Вскоре он пил чай толькоиз блюдца. Чай, конечно, периодически, проливался на стол, образуя на скатерти светло-коричневую лужу. Но ни замечания мамы, ни редкие окрики отца не могли сбить Костю с намеченного пути – он пил теперь только из блюдца. И хотя через год он от этой привычки отказался (точнее, сказать, эта игра ему надоела), он нисколько не сожалел о пролитом чае, испорченных скатертях и нервах, потраченных на пререкания с родителями. Потому что было важно. Именно она, эта с детства шлифуемая азартность, позволила Косте позже вписаться в спецподразделение ФСБ. Жизнь должна быть интересной, иначе зачем жить? Костя знал только одного человека, которому эта сентенция была близка, как и ему самому. Это был Разбирин. Возможно, именно поэтому подполковник и приблизил к себе в свое время Костю. Он напоминал Разбирину его самого. Хотя дело было просто в том, что Разбирин когда-то дружил с Костиным отцом, оттого и отношения Кости с подполковником были похожи скорее на родственные.

Но азарт не противоречил рассудительности. Это было удивительное свойство Кости – никогда не перегибать палку: контролировать азартность, но и не доводить рассудительность до абстрактного рефлектирования. Или, как говаривал друг Разбирина генерал Кашин, выбор правильного оружия – половина успеха. Костя всегда выбирал правильное оружие. Единственный прокол вышел, когда он оказался в Чечне. Сначала мешала наивность, потом какое-то внутреннее нежелание признавать, что, покуда он играет в войну, точнее, в свои представления о войне, вокруг идет на редкость кровавая и бесцеремонная игра, в которой его азартность очень даже умело используется в личных и далеко не благородных целях. После этого Костя как-то сник, а на душе остался кислый осадок, который до сих пор напоминал Косте о его былой наивности.

Произошло это не в одночасье.

В 1995 году Костин отец, военный инспектор, погиб в Чечне. Как именно и где, никто не мог точно сказать. Следователи установили, что машина с отцом, скорее всего, была взорвана гранатометом, а после утоплена. О плене речи быть не могло – отец Кости был довольно важной шишкой, взяли бы живым – сразу принялись бы на что-нибудь менять.