Рай тебя не спасёт

Крепость жнецов выглядела прочной, способной выдержать любую бурю, но внутри царило мрачное запустение. В коридорах гуляло эхо. Под потолком тревожно гудели лампы дневного света и время от времени мерцали, готовясь погаснуть. Ни в спальнях, ни в кабинетах, ни в кафетерии не было никого. Под аккомпанемент собственных шагов демоны переходили из комнаты в комнату, растерянные, испуганные, и их накрывало неотвратимое осознание: жнецы покинули Крепость. Все до последнего. Ушли. Но куда?

— Я ничего не понимаю. Здесь никого нет.

Махаллат выглядела ошеломлённой. Свои поиски они завершили в крошечной служебной квартире, состоявшей из двух спален и квадратного пяточка коридора. Такие выдавали каждому жнецу в Крепости.

Дьяволица отвернулась к окну, за которым свирепствовал шторм:

— Куда они исчезли? Где могли укрыться? Миры гибнут. Больше не осталось безопасных мест.

Еве казалось, что она наблюдает за происходящим сквозь толстое, звуконепроницаемое стекло. На себя она смотрела словно со стороны. Вот она стоит перед растерянной Махаллат, рядом с супругом, который держит, сжимает её ладонь, безвольную, онемевшую, и прикосновение это прожигает до костей. И хочется отдёрнуть руку немедленно, но не получается стряхнуть оцепенение, охватившее Еву после слов ведьмы. Поэтому она ничего не делает. Не отстраняется. Стоит и смотрит, как безмолвно двигаются губы напротив, пока её ладонь обугливается в чужой руке.

— Крепость держится, но буря снаружи не достигла всего размаха.

Демоны смотрели в окно. Дождь стоял плотной стеной. Водная гладь вспыхнула, озарённая светом маяка. Далёкий фонарь вращался, и луч скользил по комнате — по лицам, по брошенной пыльной мебели. Свет отразился в зеркале и исчез в дожде.

— Лететь некуда, — сказала Махаллат. — Надо выяснить, что здесь случилось. Что заставило жнецов уйти? Пороюсь в кабинете Молоха. Кто-то должен был отразить инцидент в отчётах.

Махаллат ушла. Хлопнула, закрываясь, дверь, и они с Веларом остались наедине в оглушительном безмолвии пустой служебной квартиры. Дождь грохотал. На полу под окном растекалась лужа. Ева смотрела на свои ноги. Чёрные кожаные мокасины в дырочках, с ремешками. Она вспомнила, что носила похожие в школе, и Марта презрительно называла такую обувь «лапти для синих чулков». Демон выпустил из плена её ладонь и подошёл к стеклянному стеллажу, где внимательно просматривал найденные на полках папки с документами. За стеной слышались шаги. Освобождённая рука горела.

Ева тяжело сглотнула и подняла на супруга взгляд:

— Вел?

Собственный голос показался чужим. Чувство, будто она наблюдает за происходящим со стороны, усилилось. Спрятанный на груди кинжал плавил кожу под тонкой тканью рубашки. Демон обернулся, держа в руках открытую папку.

Ева сжала кулаки:

— Это ты… ты приказал убить мою семью?

Она не верила — не хотела верить! — но в красных глазах мелькнула паника, и это был ответ. Наружу изо всех щелей хлынула невыносимая, безобразная правда. Обрушилась неподъёмной тяжестью. Погребла под собой лавиной, неожиданно упавшей грудой камней.

Контракт. Её родители погибли, потому что проклятое исчадие ада вожделело их дочь. Погибли из-за чужого эгоистичного желания обладать. К горлу подступила тошнота. Она спала с ним! С убийцей своих родителей! Сколько ночей провела в объятиях того, кто безжалостно уничтожил её семью, приказал надругаться над ней самой, а затем годами водил за нос? Невыносимо! Как это выдержать? Как не сойти с ума? Все эти месяцы она мучилась, презирала себя, в то время как демона считала едва ли не благодетелем. Скучала по нему в Ордене. Испытывала благодарность. Считала себя перед супругом в долгу. Какая же ты дура, Ева! Наивная идиотка! Жалкая и никчёмная. Старалась, всячески ублажала этого монстра, это чудовище. Даже позволила… Отчётливо вспомнился омерзительный вкус, наполнивший рот. Она стояла на коленях перед тем, кто приказал жестоко убить её мать, её маленькую сестрёнку, и добровольно, в благодарность делала… делала… Даже вспоминать было тошно. Её насиловали, а она терпела, считая, что так и надо, что это её обязанность перед демоном. Перед этим лживым предателем. Господи, во всём, абсолютно во всём она винила себя. Умирала от самоуничижения. И при этом оправдывала насильника и убийцу. А Велар знал. Играл с ней как с куклой. Уничтожил всё, что было Еве дорого, растоптал, превратил её в вещь. В свою безропотную подстилку!

Пальцы стиснули рукоятку кинжала. Взвыв от ослепляющей ярости, Ева бросилась на демона.

Глава 47

Она знает. Знает правду. Откуда? Это конец. Смерти родителей и сестры Ева мне не простит. Такое не прощают.

Инстинктивно я увернулся от ножа, несущегося в лицо. Ева с рычанием бросалась вперёд. Нападала будто обезумевшая от гнева тигрица. Без страха. С фанатичной решимостью убить, уничтожить любой ценой. Глаза горели. Ярость придавала сил, и Ева двигалась быстрее, стремительнее, чем можно было ожидать от смертной.