Рай под колпаком

Дождь постепенно сошел на нет, небо очистилось, и начал разгораться рассвет. Серый цвет ночи медленно уступал место краскам дня, но, странное дело, розовый оттенок никак не проявлялся. Вероятно, мне подарили не только ноктовидение, но и слегка сместили спектр зрительного восприятия. Разницы в цветах растительности я не уловил, но стена купола представала белым туманом, ничем не отличающимся от тумана над рекой.

Сбросив капюшон, я выбрался из непролазной грязи и не спеша побрел по периметру вокруг сада — на цветущих деревьях скопилось много росы, и не хотелось принимать спозаранку холодный душ, нечаянно зацепив ветку. В предубеждении, что чистота «поливочного» дождя оставляет желать лучшего, я был непреклонен и отступаться от него не желал.

Возможно, я ничего бы и не заметил, не окажись среди бывших владельцев участков садоводческого товарищества «Заря» оригинала, который вместо садовых деревьев посадил несколько елей и три березки. Очень живописно смотрелись голубые ели и курчавые березки на фоне цветущих вишен. Я приостановился, залюбовался, как вдруг одна из елей колыхнулась, обрушив на землю росный водопад, и в глубь сада метнулась чья-то тень.

Отнюдь не заяц прятался от дождя под елью и теперь давал стрекача. Каким-то новым, необычным чувством, как бы внутренним зрением, вторым планом, я увидел сад с высоты птичьего полета и бегущую между деревьев призрачную тень. Не оставляли меняв покое, не верили, что последую совету Ремишевского и буду вести себя смирно. Правильно, в общем-то, делали, и я подсознательно был готов к слежке за собой. Беда в другом, я НЕ ЗНАЛ, что мне делать!

И все же кое-что прояснилось. Выходит, не просто так я любовался елями с березками, не только их земная красота привлекла внимание. Подсознательно ощутил чье-то присутствие, но окончательно новое чувство прорезалось только сейчас. Еще один дар «налетчика» начинал прочно обосновываться в сознании — гиперобостренное чувство опасности, которого нет ни у одного земного существа. Всех, кто интересовался мной, думал обо мне, я теперь «видел» в радиусе около двух километров. Соглядатаи тоже уловили, какое чувство пробудилось во мне, и еще две призрачные тени (одна возле особняка, другая у стены купола) спешно покинули поле зрения моего внутреннего видения.

Что во мне такого, почему они за мной следят, чего боятся? Если я так страшен для пришельцев, почему меня не уберут? Нет человека, нет проблемы… Каким бы высокоморальным ни было общество «новообращенных самаритян», я не верил, что они не способны на убийство. Убрали же моими руками веснушчатого парня.

Когда я вернулся к особняку, солнце уже поднялось и выглядело обычным земным светилом на фоне пронзительно голубого неба. Миллиарды бисеринок росы искрились на белых лепестках цветущего сада, и от этого пейзаж казался исконно земным, не тронутым никаким посторонним воздействием. Не очень-то доверяя зрению, я все-таки подошел к белому туману купола и протянул к нему руку. Ничего не изменилось, кроме зрительного восприятия, — стена купола никуда не делась и к ней по-прежнему прикоснуться не удалось.

Вопреки ожиданию, что Бескровный все еще спит, утомленный вчерашним возлиянием, он уже встал и теперь сидел, нахохлившись, за столиком у бассейна. Судя по застывшей фигуре и опухшему лицу, писателю было несладко.

Зато у Пацана было прекрасное настроение, и он активно охотился на кого-то в кустах смородины, то с треском веток вламываясь в кусты, то как ошпаренный выскакивая назад, чтобы вновь, распластавшись по земле, начать подкрадываться для прыжка.

— Доброе утро, — сказал я, подходя к столику. Валентин Сергеевич исподлобья стрельнул хмурым взглядом.

— Кому доброе, — буркнул он, — а кому и не очень…

— Похмеляетесь? — спросил я, увидев на столе бутылку коньяка и две рюмки. — А говорили, что в одиночку пить не умеете.

— А я не один, — проворчал Валентин Сергеевич и кивнул на вторую рюмку. — Вдвоем мы…

Он поднял свою рюмку, чокнулся со второй и выпил. Его передернуло, он сжался, пытаясь унять дрожь, и минуту боролся с отторжением спиртного. Наконец его отпустило, крупные капли пота выступили на лице, и он расслабленно поставил рюмку на стол.

Вторая рюмка стояла на столешнице у пододвинутого к столику пластикового кресла, и можно было представить, что напротив Валентина Сергеевича сидел невидимка. Невидимок под куполом я встречал, и не единожды, но они алкоголь не потребляли. Похоже, писатель допился до зеленых веников.

— Позвольте полюбопытствовать, с кем это вдвоем? — осторожно поинтересовался я.

— С кем, с кем… С синдромом. Вы же бродите где-то…

Валентин Сергеевич вытер, платком пот с лица и, прищурившись, бросил на меня насмешливый взгляд.

— Синдром Абстинентович, — кивнул он пустому креслу, — как насчет второй рюмочки? Не возражаете?

— Шутите, значит, еще поживете, — сказал я. — Немного.

— А умру, никто и не помянет, — вздохнул он.

— Начинается… — поморщился я. — Я жилетки не ношу, так что плакаться вам некуда. Займитесь каким-нибудь делом.

— Каким?