Рай

Они скрупулезно допросили Юсуфа, будто давно к этому подготовились. Он и не пытался ничего скрывать. А что говорила по этому поводу госпожа? Как она выглядела? Он понятия не имел, как она выглядела, никогда ее не видел. Разве о ней не говорили, что она весьма набожна? Он ничего об этом не слышал. Разве купец не велел ему ходить в мечеть? Нет, купец вовсе им не занимался, оставил его работать в лавке. Неужто он не думал о том, что без молитв он предстанет перед своим Создателем обнаженным? Нет, об этом он не думал да и вообще о Создателе не очень часто думал. А как же он молился, не зная Слова Божьего? Он и не молился. Разве что по пятницам, когда ходил в город. Какое безобразие. Их возмущенные крики взмывали все выше, дети тоже выбежали посмотреть на такое зрелище — старшая, Аша, уже почти двенадцатилетняя, такая же пухлая и жизнерадостная, как отец; сыночек Али, унаследовавший материнские кудри и сияющую кожу, и младший, Суда, вечно хнычущий, вцепившись в сестру. Все вышли во двор и присоединились к трагическому хору, оплакивающему позор Юсуфа. Маймуна прижала одну ладонь к виску, словно пытаясь утишить удары пульса, Хамид горестно качал головой:

— Бедный мальчик! Бедный мальчик! — твердил он. — Какое злосчастье принес ты в наш дом! Кто бы мог подумать!

— Не вини себя, — подхватила Маймуна, сопровождая каждое слово тихим стоном. — Откуда нам было знать?

— Не стыдись так, — сказал Хамид Юсуфу, когда их ужас и потрясение достигли пика и слегка пошли на спад. — Это не твоя вина. Бог обвинит нас, потому что мы не поинтересовались вовремя, получил ли ты образование. Ты прожил с нами уже несколько месяцев…

— Но как мог дядя оставить тебя прозябать в таком состоянии — столько лет? — спросила Маймуна, спеша переложить хотя бы часть вины на другого.

«Во-первых, он не мой дядя», — подумал Юсуф, вспомнив, как его школил Халил, и с трудом удержался от улыбки. Он предпочел бы уйти, и пусть эти двое предаются горю без его участия, но сама извращенность этой сцены приковала его к месту. Ему были отвратительны подобные выплески ужаса и возмущения. Все это казалось расчетливым — и при этом нелепым — представлением.

— Ты же знаешь, что мы, кто родом с побережья, называем себя ваунгвана? — напомнил Хамид. — Знаешь, что это значит? Это значит «люди чести». Так мы называем себя, особенно здесь, среди дикарей и бесов. Почему мы так именуем себя? Потому что Бог дает нам такое право. Мы обладаем честью, вверяем себя Создателю и выполняем свой долг перед ним. Если ты неспособен читать его слово и следовать его законам, то чем ты лучше тех, кто поклоняется камням и деревьям? Да ты мало чем отличаешься от животного!

— Да! — ответил Юсуф, ежась от детского смеха.

— Тебе еще пятнадцать? — Хамид несколько смягчил свой голос.

— Исполнилось шестнадцать в прошлый Раджаб[49]. Перед тем как мы отправились в горы, — ответил Юсуф.

— Нельзя терять время! В глазах Всевышнего ты уже взрослый человек, обязанный целиком выполнять его законы, — заявил Хамид, возвращаясь к привычной роли спасителя. Прикрыв глаза, он пробормотал длинную молитву. — Дети, посмотрите на него! Учитесь на том примере, который он являет нам! — призвал он под конец, выбрасывая вперед руку, чтобы указать на Юсуфа. Избегай зелья, заклинаю тебя! Учись на моем ужасном примере.

— Пусть идет в школу изучать Коран вместе с детьми, — вмешалась Маймуна и посмотрела на мужа в упор. — Хватит терзать его, словно он кого-то убил.

2