Рафферти

— Нечего тогда и рассуждать. Я доверяю тебе столько, сколько считаю необходимым. Я просто не хочу, чтобы все слышали этот разговор. Но если ты не можешь этому помешать, не надо. Мне беспокоиться не о чем, говорю я тебе. Комиссия старается подорвать мою репутацию, поссорить меня с друзьями и единомышленниками. Но это ей не удастся. Нет, сэр, клянусь богом, это ей не удастся. Американцы, по-моему, достаточно сообразительны, они поймут, что здесь происходит.

— Разумеется, — иронически подтвердил Морт Коффман, — разумеется. А твои друзья и единомышленники тоже сообразительны — вот в чем вопрос?

Рафферти секунду мрачно смотрел на него.

— Пойдем, — сказал он наконец, — пойдем в зал. Но, Морт, если есть еще какие-нибудь записи, постарайся от них избавиться. Сделай так, чтобы их не прослушивали, сделай так, чтобы этот проклятый Эймс их не зачитывал. Придумай что-нибудь. Дай взятку кому-нибудь, в конце концов, или…

Морт Коффман печально взглянул на своего клиента.

— С этой компанией никаких сделок быть не может, Джек, — сказал он. — Тебе бы следовало знать об этом.

Отмахнувшись от него, Рафферти вышел из комнаты. Через пять минут они снова сидели на своих местах за столом, лицом к членам комиссии. Заседание возобновилось.

— Прошу включить запись, — повторил Эймс.

Техник склонился над магнитофоном, и зал затих.

Что-то зашипело, зашуршало, а потом послышался женский голос:

«— Да, мистер Фаричетти?

— Соедини-ка меня с 4-34-42 в Новом Орлеане. Мне нужен Карл Оффенбак.

— Минутку, пожалуйста».

Опять послышался какой-то шум и треск, затем заговорил второй женский голос:

«— 4-34-42 слушает.

— Говорит Нью-Йорк. Можно попросить мистера Карла Оффенбака?

— Подождите, пожалуйста.

— Карл Оффенбак у телефона, — раздался хриплый мужской голос.

— Карл, это Томми.

— Кто?

— Томми. Томми Фаричетти из Нью-Йорка. Это ты, Карл?

— Я. Как (шипение) поживаешь, приятель?

— Прекрасно. А у тебя как дела?

— Лучше не бывает, приятель. В чем дело?

— У меня здесь сидит один парень. Он хочет с тобой поговорить.

— Дай ему (шипение) трубку».

Опять шум и треск, потом новый голос:

«— Карл?

— А я думал, ты уже дома, мальчик. Что ты делаешь в Нью-Йорке с этим разбойником?»

Смех.

«— Карл, как дела?

— Какие дела?

— Ты знаешь. Насчет ребят. Все в порядке? Все предусмотрено?»

Долгое молчание, затем:

«— Я уже говорил тебе. Ты же знаешь, гарантировать я не могу…

— Черта с два ты не можешь, Карл. Мне лучше знать. Помнишь, что я тебе сказал? Старик Сэм кончился, ставь на нем крест. Он-то и не догадывается, но ничего не поделаешь. На выборах я рассчитываю на тебя. Что ты хочешь за это дело? Говори, я все сделаю. Мне нужны твои (шипение) делегаты, я должен их заполучить. Говори, что ты хочешь.

— Ты мне этого не дашь, приятель.

— Я сказал: говори. Ты меня знаешь, я всегда держу свои обещания.

— Ты ведь не дашь мне то, что я попрошу, приятель.

— Говори.

— Может, ты не сумеешь дать.

— Что с тобой? Сумею, сумею. Что, черт побери, тебе надо? Ты же знаешь, мне твои делегаты позарез нужны. Я на все пойду, чтобы их заполучить. Давай выкладывай.

— Ладно, приятель. Смотри только, не упади. Я хочу твою красотку.

— Чего?

— Твою красотку. С которой ты спишь. Такова цена, приятель.

— Ты что, спятил? Или я не расслышал?

— Расслышал, приятель, расслышал. Я сказал — хочу твою красотку. Тебе нужны мои делегаты, а мне нужна она. Ты сказал, что я могу просить все, что захочу. Так как насчет нее?

— Ты шутишь, Карл.

— Я никогда не шучу.

— Но, Карл, даже если я соглашусь, она-то сама может заартачиться.

— Чепуха! Она сделает то, что ты ей скажешь. Понимаешь, мне она давно нравится. Вот и цена, приятель. Ты спрашиваешь, я называю».

Снова долгое молчание, а потом женский голос:

«— Три минуты кончились, сэр, и…

— Катись к дьяволу!

— Слушай, Карл, если ты серьезно, то как, черт побери, уговорить ее на такую идиотскую…

— А зачем тебе ее уговаривать, Джек? Пришли ее сюда. Пусть остановится в отеле „Южный“ как миссис Оффенбак. Всем известно, что ты таким манером возишь ее по стране. Пусть едет сюда, я ее встречу. А уж когда мы будем вместе в номере, можешь не беспокоиться. Ты только держись подальше. Остальное я беру на себя.

— Карл, ты, правда, не шутишь?

— Ничуть. Тебе нужны делегаты, вот я и называю их цену».

Снова долгое молчание.

«— Ладно, Карл, я это организую. Дай только знать, когда. Позвони мне во вторник. Я все устрою.

— Умник. И не беспокойся насчет выборов. Мои ребята проголосуют как надо.

— Я на это и рассчитываю. Только вот что, Карл: она остановится в отеле под твоим именем, но дальше ты должен действовать сам.

— А как же иначе, приятель? Все будет в порядке. Значит, я звоню тебе во вторник?

— Звони».

Техник выключил магнитофон, и Эймс попросил О’Брайена опознать голоса. Полицейский тотчас заявил, что первый мужской голос принадлежит Томми Фаричетти, второй — Карлу Оффенбаку, а третий — Джеку Рафферти. Эймс отпустил его и снова повернулся к Рафферти.

— Мистер Рафферти, — сказал он, — припоминаете ли вы этот разговор?

— Нет.

— Но вы признаете, что это ваш голос?