Рафферти

— Ваш протест, если вы желаете его заявить, будет занесен в протокол.

— Желаю.

— Протест отклоняется, — сказал Феллоуз. — Можете продолжать, мистер Эймс.

— Я прошу, чтобы проголосовали все члены комиссии, — вспыхнул Коффман. — Я вижу…

Феллоуз окинул его безразличным взглядом.

— Голосование состоится, — сказал он и подозвал клерка.

Члены комиссии зашевелились, и через две-три минуты сенатор Феллоуз снова повернулся к Коффману.

— Протест отклоняется, — повторил он. — Продолжайте, мистер Эймс.

— Прошу заслушать показания сержанта полиции О’Брайена, — сказал Эймс.

— Принял ли сержант О’Брайен присягу?

— Да.

— Хорошо. Приступайте. — Феллоуз повернулся к Рафферти. — Можете оставаться на своем месте. Сержант О’Брайен сядет рядом.

Эймс обратился к худому сутулому человеку с венчиком седых волос вокруг лысины.

— Ваше имя?

— Сержант Уоллес О’Брайен из департамента полиции города Нью-Йорка.

— В каком отделе вы работаете, мистер О’Брайен?

— В отделе, который занимается борьбой с рэкетом.

Эймс передал полицейскому несколько машинописных страниц.

— Это содержание телефонного разговора, который был записан вами на магнитофонную ленту около года назад, — сказал он. — Взгляните на текст и расскажите членам комиссии, где и при каких обстоятельствах была произведена вами эта запись.

Полицейский бегло просмотрел страницы.

— Эту запись я произвел в комитете номер 1610, входящем в состав ПСТР. Подслушивающее устройство было вмонтировано в телефон секретаря комитета Томми Фаричетти. Разговор шел между…

Эймс предостерегающе вскинул руку.

— Вы опозна́ете голоса после прослушивания, сержант, — сказал он. — А пока все.

Он снова повернулся к Рафферти и заговорил, но слова его были обращены в зал.

— Эта запись говорит сама за себя, — сказал он. — Искажения и пропуски были сделаны только в тех местах, когда собеседники употребляли нецензурные выражения, которые не могут быть приведены в общественном месте. Прошу включить запись.

Рафферти, рывком отодвинув стул, вскочил на ноги.

— Господин председатель, — заговорил он, и в голосе его послышалось волнение, — господин председатель, прошу сделать перерыв на несколько минут, чтобы я мог проконсультироваться с моим адвокатом.

Сенатор Феллоуз взглянул на Эймса, тот кивнул утвердительно.

— Вам дается пятнадцать минут, — объявил Феллоуз и ударил по столу молотком. — Разбор дела откладывается, чтобы свидетель имел возможность побеседовать со своим адвокатом.

Рафферти схватил Морта Коффмана за руку и быстро стал пробираться через толпу в маленькую приемную, предназначенную для бесед. Заговорил он только тогда, когда они вошли в комнату и заперли за собой дверь.

— Морт, — сказал он, — Морт, ты не должен этого допускать. Я не знаю, что записано на ленте, но все равно не хочу, чтобы ее слушали.

Морт Коффман посмотрел на своего клиента и медленно покачал головой. Впервые за все время разбора дела, понял он, Рафферти теряет свою самоуверенность, начинает нервничать.

— Что я могу сделать? — спросил он. — Ты ведь был там, слышал, как я заявил протест и что из этого получилось…

— Черт побери, Морт, — настаивал Рафферти, — они не имеют права этого делать. Это незаконно. С какой стати федеральное правительство обвиняет меня в применении у себя в комитете подслушивающей аппаратуры, а себе позволяет делать то же самое да еще использует это в качестве улики против меня. Говорю тебе…

— Это делает не правительство, — возразил Коффман, — а нью-йоркская полиция. И запись произведена до того, как доказательства, полученные при помощи подслушивания, были объявлены незаконными.

— Какая разница, черт побери! Какое они имеют право сначала обвинять меня в том, что я использую подслушивающую аппаратуру, а потом сами используют запись в качестве доказательства…

— Послушай, Джек, — сказал Коффман, — ради бога, постарайся смотреть на вещи реально. Мы заявили протест. И рано или поздно сумеем использовать его в наших интересах. Но здесь же не уголовный суд. Остановить их сейчас мы ничем не можем. Когда ты решился давать показания, ты должен был понимать, что тебе придется столкнуться с подобным обстоятельством.

— Я решился давать показания, потому что хотел содействовать работе комиссии, — возразил Рафферти. — Откуда я мог знать, что эти сукины дети вздумают…

— Послушай, Джек, — положил ему на плечо руку Коффман, — приди в себя. Сейчас не время злиться. И обманывать самого себя. Ты прекрасно знаешь, почему ты решился давать показания, знаю это и я. Ты хочешь сесть на место Фарроу, а чтобы это место заполучить, ты должен был говорить. Ты считал, что риск оправдан, и рискнул, но обстоятельства обернулись против тебя. Если бы ты побольше доверял мне, может быть, я сумел бы помочь…

— Ты можешь сделать, чтобы эту ленту не прослушивали?

— Я этого не сказал.