Рафаэль и его соседки

Едва он закончил свой рассказ, как в комнату вошла Гита, которая представления не имела о происходящем, очень нарядная, но с растрепанными локонами и усталыми глазами. Только на один миг она, казалось, застыла в изумлении, а потом расхохоталась. Рафаэль сразу засмеялся вместе с ней, казалось, при ее виде он забыл весь свой гнев, к тому же он надел свои очки, чтобы лучше ее видеть. Луиджи не смог сдержать своих упреков из-за волшебного веретена, которые сделали меня и Рафаэля лунатиками, и из-за того, что она обращалась со своим супругом и покровителем как с домашней обезьянкой. Гита угрожающе ответила: «Он проболтался, и между нами все кончено! Я только по доброте своей так долго терпела рядом с собой такое невыносимое существо». Бебе хотел сначала показать свой гнев, но в комическом прыжке бросился ей на шею и поклялся, что не может расстаться с ней, даже если бы она заставила его играть роль более неприятного животного. Луиджи стало ясно, что Рафаэль ничего не сделает для своего спасения, и он ушел, в надежде, что это сможет повлиять на Рафаэля — но тот, кажется, вовсе и не заметил ухода друга. При таких обстоятельствах я счел нелишним на всякий случай заключить мир с привлекательной колдуньей и спросил, не желает ли она освежиться после такой беспокойной ночи. Когда она приветливо кивнула мне головой, я расстелил скатерть на портрете Дюрера и принес то, что оставил, когда мне помешали в моем гипнотическом блуждании, — несколько бутылок, перепелиный паштет и варенье. Рафаэль наполнил стаканы, провозгласил тост за таинство любви, а Гита спела своим глубоким и приятным голосом песню примерно такого содержания:

Вы, кого я целовала,
Вдруг грозите мне судом,
Будто вас околдовала,
Завлекла обманом в дом?
Вы меня нарисовали,
Сделав образ мой святым,
И мою любовь узнали —
Расплатиться чем иным?

Ворожить и мне позвольте,
Хватит колдовства на всех!
Опьяненные любовью,
Не бранили вы мой грех.
Так прославьте это благо:
Тайну красоты храня,
Ваши кисти, ваши шпаги
Пусть послужат для меня!

Вы меня казнить готовы
Или в море утопить?
Вам, похитившим мой облик,
В пустоте меня винить?
Разорвать вы нить решили,
Что пряла я по ночам.
Если вы вдруг разлюбили,
Я-то чем виновна вам?

Ведьма женщина любая,
С нежностью вершим обряд,
Чудеса вам открываем,
Вы боитесь: это яд.
Позабыты поцелуи,
И уста у вас — что лед,
Где Амура лишь зову я,
Там мерещится вам черт!

Бебе и Рафаэль одновременно попросили прощения, меня же охватил ужас, поскольку в некоторые моменты мне казалось, что Гита на моих глазах превращается в черного козла, а Рафаэль ласкал ее и Бебе был на коленях у ее ног. Меня отправили прочь.

Утром все выглядело так, как будто ночью ровным счетом ничего не произошло, все шло своим привычным ходом. Я заметил, что Рафаэль полностью отдался работе, чтобы забыть об этих событиях. Но Луиджи не успокоился на этом — он рассказал обо всем кардиналу Биббиене. Тот попросил передать, что захворал, поэтому не мог бы Рафаэль принести «Мадонну со святым Сикстом» к нему домой и закончить ее там. Рафаэль должен был выполнить эту просьбу и прокричал картине с незнакомым мне доселе отвращением: «О, Савонарола, как часто я надсмехался над тобой, что ты довел флорентийцев своей обличительной речью до того, что они сожгли лучшие картины на кострах на рыночной площади! Если бы я мог разжечь такой огонь изо всех моих греховных произведений, который смог бы очистить меня и мир! Но они уже не принадлежат мне, и всем прилежанием я не смог бы так много заработать, чтобы выкупить их и уничтожить. Но и тогда, эту, единственную, я уберег бы от огня!»