Радуга в небе

День свадьбы выдался прекрасным — земля еще не подсохла, но небо было ясным и безоблачным. В их распоряжении было три кабриолета и два вместительных закрытых экипажа. Взволнованные, все толпились в гостиной. Анна не спускалась. Ее отец то и дело отхлебывал виски. Черный сюртук и серые брюки очень шли ему. Он был радушен, но голос его звучал встревоженно. Жена его спустилась в гостиную в сером шелковом платье с кружевами и маленьким павлиньим перышком на шляпке. Миниатюрная фигура ее двигалась уверенно и решительно. Брэнгуэн был благодарен ей за то, что она рядом, что поддерживает его в этой сутолоке.

Вот и кареты! Ноттингемская миссис Брэнгуэн в шелках и парче встала в дверях, распоряжаясь, кому с кем садиться. Началась сумятица. Открыли парадную дверь, и гости двинулись по садовой дорожке, в то время как ожидавшие своей очереди глядели на них в окно, а толпа возле ворот подалась вперед, жадно вбирая впечатления. Как смешно выглядели разряженные люди в этот зимний солнечный день!

Одни отъехали, настала очередь других. В гостиной стало посвободнее. Анна спустилась в белом шелковом платье и фате, краснея и смущаясь от взглядов окружающих. Свекровь оглядела ее непредвзятым взглядом, одернула шлейф, поправила складки фаты и тем утвердилась в своих правах.

Послышались восклицания стоявших у окна — это проехала карета жениха.

— Папа, где твой цилиндр и твои перчатки? — вскрикнула невеста, топнув ножкой в белой туфельке и блестя глазами сквозь фату.

Он принялся шарить вокруг, растрепав волосы. Все отъехали — оставались лишь невеста с отцом. Он был готов — красный, растерянный. Взволнованная Тилли подпрыгивала на крыльце, ожидая, чтобы открыть дверь невесте. Служанка обошла вокруг Анны, которая спросила:

— Ну, как я выгляжу?

Она готова. Она гордо вскидывает голову, чувствуя себя королевой. Резким движением манит к себе отца:

— Подойди!

Он подходит. Очень легко она берет его под руку и, держа над собой, как душ, цветочный ливень, с непередаваемым изяществом и лишь слегка досадуя на отца, что тот так раскраснелся, медленно проплывает мимо трепещущей Тилли и идет по дорожке. От ворот несутся хриплые выкрики, и текучее облако пенистой белизны медленно перемещается в кабриолет.

Отец ее видит тонкую щиколотку и ступню на подножке кабриолета — какая детская ножка! Сердце его сжимается от нежности. Но она замечает только себя — в таком она упоении от собственной красоты. Всю дорогу она горит восторгом блаженства оттого, что все это так прекрасно. Она заботливо оглядывает свой букет: белые розы, ландыши, туберозы и ветви адиантума — пышный букет ниспадает каскадом.

Отец сидит в смущении от этой необычности, сердце его переполнено и сжимается, в мыслях смятение.

Церковь в рождественском убранстве — в темно-зеленой хвое, как холодные снежинки, белые цветы. Он растерянно идет к алтарю. Сколько лет прошло с его собственной свадьбы? Он не совсем понимает, зачем он здесь — не сам ли он будет венчаться? Его беспокоит, что от него чего-то ждут, а чего — он не знает. Он видит шляпку жены и удивляется, почему не она стоит сейчас рядом с ним.

Они стоят перед алтарем. Взгляд его устремлен на восточное окно церкви, оно ярко горит лиловатой синевой; темная синева с примесью алого, золотистые цветы вкраплены в черноту и выступают из тяжкой мглы. Как живо сверкают они на черном фоне!

— Кто отдает руку этой женщины этому мужчине?

Он чувствует чье-то прикосновение. Вздрагивает.

Слова еще живы в его сознании, но звучат словно издалека.

— Я, — торопливо говорит он.

Анна опускает голову и улыбается в фату. Как же он нелеп!

Брэнгуэн все не сводит глаз с горящей синевы заалтарного витража и в смутной тоске думает: неужели ему так и не суждено постареть? Не суждено остановиться, утвердиться? Он здесь на венчании Анны? Но какое право он имеет брать на себя ответственность, выступая в качестве отца? Ведь он такой же неуверенный, неустоявшийся, каким был на своем венчании. Он и его жена. С мучительной тоской вспомнилась ему и их собственная душевная сумятица. Ему сорок пять лет. Сорок пять! Еще через пять лет ему будет пятьдесят, потом шестьдесят, семьдесят — и конец. Господи, а он еще так и не определился.

Как же постареть, обрести уверенность? Хорошо бы ощутить себя старше. Но разве есть разница между ним теперешним и тем, каким он был на свадьбе? Да, это могла быть и его свадьба — его и жены! Он чувствовал себя таким крошечным — маленькая одинокая фигурка на равнине, со всех сторон окруженной бескрайними бушующими небесами. Он и жена — две маленькие одинокие фигурки — идут по равнине, а небо вокруг блестит и грозно бушует. Когда же конец пути? И в какой стороне этот конец? Нет конца, нет предела, а есть лишь этот бушующий простор. Что ж, значит, нет старости, нет и смерти? Это же главное, в этом разгадка. И он тоскливо радовался странной радостью. Так и будут они шагать — он и жена, — как двое детей на прогулке в поле. Что вокруг прочного, кроме бескрайности неба? Вот небо прочно и не имеет конца.